Переносная дверь - Том Холт Страница 40

Во рту у Пола пересохло, да еще как будто отдавало плесенью, поэтому он заварил себе чая. Сидя на кровати с чашкой в руках, он почти уговорил себя не ходить на работу завтра, а возможно, и во все последующие дни, забыть про Софи и раз навсегда выбросить из головы всякие странности. Но это были всего лишь предрассветные бредни. Он вспомнил, как читал что-то про три часа утра, про то, что это время, когда совершается больше всего самоубийств, когда с людьми творятся прочие чудные вещи, а связано это как-то с химическим дисбалансом мозга, вызванным циклом сна или чем-то столь же научным и убедительным. Как бы то ни было, он знал, что если только сумеет заснуть, то, когда проснется наутро, все покажется далеко не столь безнадежным. Допив чай, Пол погасил свет и лежал на спине, глядя в темноту, где полагалось быть потолку. Он был уверен, что больше не заснет, и оказался прав.

Снова включив свет, Пол порылся в карманах пиджака и нашел письма. Он чувствовал, что крайне важно, чтобы они по-прежнему были адресованы лейтенанту Филипу Кэтервуду — и так оно и вышло. Пол начал читать. Невзирая на пошловатое содержание, письма нагнали на него сон быстрее и надежнее, чем общий наркоз или собрание сочинений Мартина Эмиса. И все бы оно ничего, вот только, заснув, он вновь оказался в викторианской комнате. Он все еще читал письма, но теперь они были адресованы уже не Филипу Кэтервуду. Напротив, все как одно были написаны ему, и в конце каждого стояло "С пламенной любовью, Софи". Однако кое-чего он раньше не замечал: на конвертах она писала "Полу Карпентеру", но письма теперь начинались "Мой дорогой Пип". Тем не менее на сей раз Пол знал, что это всего лишь дурной сон, а виноват какой-нибудь небрежный или злонамеренный сыродел, и потому все в порядке.

* * *

На следующий день они закончили разбирать хранилище. Ему пришлось ждать одиннадцати, когда Софи ушла выпить чашку кофе, чтобы вернуть на место письма и проверить остальные бумаги: чековые книжки, акты на владение собственностью, свидетельство о смерти. Как он и надеялся, на всех значилось имя Филипа Кэтервуда. "Алле-черт-бы-ее-побрал-луйя!" — пропел он про себя.

И — словно фирма "Дж. В. Уэлс" решила, что шутку, как колышки для палатки, следует загонять глубоко, но не слишком — уровень странности в еще не каталогизированных предметах резко снизился. Верно, все они были старыми и по большей части являлись собственностью людей, давно уже покойных, но бестактно эксцентричного больше ничего не было: только юридические документы, закладные, несколько связок писем, не страннее, чем случайная связка ключей или коробка с чучелами попугаев. Софи в это утро казалась необычно веселой, хотя как будто болтать не желала. С ней словно произошло нечто приятное, но ей не хотелось этим делиться. Во время ленча она улыбнулась, сказала "До скорого" и, не успел он и рта открыть, побежала за пальто. Оставшись в хранилище один, Пол вперился в стену. Что-то пошло наперекосяк и с каждой минутой становилось все хуже, только он понятия не имел, что бы это могло быть.

С последним предметом они покончили ровно без четверти пять. Любопытно, но намеренно или случайно, им выдали ровно столько желтых бумажек, сколько требовалось, и ни одной не осталось.

— Ну вот, — сказала Софи, — слава богу, все. Хватит с меня этого дурацкого подвала.

— И с меня тоже, — согласился Пол. — Такое ощущение, что я в этих подземельях уже сто лет.

— Наверное нужно сделать перекрестные ссылки между красной книжицей и нашей описью, — без малейшего энтузиазма предложила Софи. — Но ведь это может подождать до завтра, правда?

— Наверное, — согласился Пол.

"Что-то тут не так", — снова подумал он. К данному моменту между ними должна была установиться связь, общее чувство достигнутого, которое бы их сблизило. Это должно было стать еще одним Мгновением. Но почему-то не стало. Он стоял, прислонясь к стеллажу, она сидела на сундуке (номер 445, содержащий, согласно красной книжице, мундир, который носил генерал Реглан в битве при Балаклаве), смотрела на дверь и тихонько напевала себе под нос. У Пола был случай заметить, что мелодию она способна держать не лучше, чем кальмар управлять трансатлантическим авиалайнером. Нет, он был не против, он даже принял сознательное решение считать это милым и трогательным. Тем не менее мысли Софи витали где-то далеко. Найдя выпавший листок чистой бумаги, Пол стал складывать из него самолетик.

— Пол.

Ага, уже кое-что: она никогда раньше не называла его по имени. Он замер, не загладив складки. — Да?

— Ну...

Пол понял, что она никак не может решиться, пытается собраться с духом. Он запустил самолетик, не позаботившись посмотреть, куда он приземлится. Лучше поздно, чем никогда. Мгновение — или же он серьезно ошибается.

— Ну... — повторила она, — ты не против, если я тебе кое-что расскажу? Мы ведь друзья, правда? Мы столько всего вместе сделали и вообще. А мне просто нужно кому-то рассказать.

— Конечно, — с замиранием сердца отозвался Пол. — Валяй.

— Ладно.

Она сидела к нему спиной, худенькие плечики и длинная изящная шея четко очерчены на фоне сероватой стены.

— Дело в том, — начала она и снова помедлила. — Дело в том что вчера я была на вечеринке. В конце концов, — добавила она с едва заметной ноткой крайней, черной и яростной горечи ("Откуда это? — спросил себя он, а потом: "О черт... " — вспомнил), — больше мне, как оказалось, делать нечего, поэтому я пошла на одну вечеринку. Ну, не совсем вечеринку, я вечеринок не люблю, но моя подруга Люси недавно уволилась из армии, она там танковым механиком была... ну, так она только что переехала на новую квартиру и пригласила кое-кого из знакомых отпраздновать новоселье, и меня тоже, ну я и пошла. И там встретила одного парня.

— Вот как?

— Да. — Софи вдруг резко повернулась и посмотрела на него. Лицо у нее было бесстрастным, но глаза сияли. — Его зовут Шаз, и он занимается анархо-социалистической керамикой как искусством перфоманса и живет в старом автобусе посреди поля за Эксером, и мы часами говорили о самом разном и... ну... Кажется, он мне очень нравится. — Она осеклась, но все же продолжала: — Знаю, очень глупо и по-девчоночьи, что мне обязательно надо поделиться... Честное слово, я понятия не имею, будет между нами что-нибудь или нет, ни о чем таком мы не говорили. Но вполне возможно, что у нас что-то получится... Во всяком случае, — добавила она, — ты ведь не в обиде, что я тебе это рассказываю? Ведь, честно говоря, ты, вероятно, самый близкий друг, какой у меня есть, если не считать Лизы, а она все еще на Украине, и Рейчел, но она сразу нос задерет, потому что вообще мужчин не жалует, ну, и есть еще, наверное, Хармони, но та последнее время ни о чем другом, кроме уничтожения мест обитания сов в Нортумбрии, и слышать не хочет. Ты ведь не обижаешься, что я тебе все рассказала?

— Нет, — ответил голос Пола, — вовсе нет. М-м-м, замечательно, — добавил голос Пола. — Поздравляю. Наверное.

Она пожала плечами, но с большим пылом.

— О, для этого еще слишком рано. Я хочу сказать, да, мы говорили часами, целую вечность, но потом он и компания его друзей решили ехать на его автобусе смотреть восход в Стоунхендже, и он спросил, хочу ли я поехать с ними, но я сказала: "Нет, мне на работу утром вставать", а он сказал "ладно", будто действительно не обиделся, что было очень приятно, подумала я, мол, он никаких требований не выставляет. И опять же упомянул, что у него сегодня выступление в клубе на Денмарк-хилл-уэй, и сказал, что если я захочу, то могу прийти, а я согласилась. Ну, собственно говоря, и все.