Академия родная - Андрей Ломачинский Страница 6

Что было с «Жопой» в Октябрьскую Революцию и довоенные годы, я не знаю и врать не буду. Тема открыта и всё ещё ждёт своего исследователя в области Истории Военной Медицины. Взялся бы кто, хотя бы на уровне курсантских тезисов для ежегодной конференции.

Доподлинно известно из абсолютно надежных источников, что «Жопа» расцвела в 1950-х, а создание Третьего Авиационного Факультета трансформировало просто «Жопу» в «Пролёт Жопы». Золотым периодом «Пролёта Жопы» безусловно являются 60-е годы 20-го века. В начале 80-х, когда я был рядовым курсантом, мне выпало наслушаться занимательнейших свидетельств очевидцев в генеральских лампасах и полковничьих погонах, когда старпёры предыдущих поколений съезжались в родную Академию на «четвертак после выпуска». В 70-х годах случилось одно событие, заметно ослабившее традицию. Было построено отдельное здание общежития Второго Факультета и произошло отселение краснопогонников из «Пентагона» – здоровущей общаги, по форме напоминающей знаменитый американский военный департамент. «Пролёт Жопы» требовал массовости, и географическая раздробленность мероприятия пагубно сказалась на его масштабах. С этой поры отблески былой «Жопы» по-настоящему можно было наблюдать только во внутреннем дворе «Пентагона», где были задействованы силы Третьего и Четвертого факультетов – летчиков и моряков. У сухопутчиков зрелище было намного тусклее, хотя для неподготовленного тоже выглядело достаточно грандиозным.

В отличие от остальных краснопогонников, первый курс Второго Факультета всё ещё обитал в «Пентагоне». Вход туда был отдельный, но окна казармы выходили на внутренний двор, поэтому я мог своими глазами наблюдать настоящий ритуал «Пролёта Жопы» зимой на своей самой первой сессии. Правда первокашки в этом ритуале мало участвовали – это академическое таинство всецело принадлежало вторым курсам.

Зимняя сессия на втором курсе самая короткая, но весьма тяжёлая – так называемый «кирпич». «Кирпичом» именовалось крайне неблагоприятное сочетание двух наук – Нормальной Анатомии и Гистологии, науки о тканях. Если «кирпич» выпадал в виде двух занятий в один день, то можно было не сомневаться, что на одно из них придешь неподготовленным. Выучить одновременно «гисту» и анатомию было крайне трудно. А в сессию деваться некуда – «кирпич» сдавали все. И все через «Жопу», хотя некоторым всё равно на экзамене была жопа.

Так вот, перед первым экзаменом «кирпича» всякого слушателя Академии, вне зависимости от курса, тайно приглашали совершить ритуал. Даже если ты шестикурсник, давным-давно забывший анатомию, отказаться от поддержки вторых курсов, которым это удовольствие только грозило, считалось опасным. Такого негодяя-отказника наверняка должны были страшно покарать боги – ну хоть на «госах» засыпать или распределить на Новую Землю. Народ боялся, и поэтому в первой части ритуала участвовали все. Массовость делала мероприятие безопасным – ни один патруль, ни дежурный по Академии ничего не могли сделать. Ритуал считался настолько священным, что поучаствовать в нём на факультеты приезжали все женатики и ленинградцы, живущие дома.

В те давние советские времена обязательным пунктом массового агитпропа было наличие проволочного радио в любом жилом помещении. Казармы были исключением лишь в том смысле, что там было несколько радиоприёмников на одно помещение. Советский день начинался и заканчивался на протяжении десятилетий на удивление одинаково для всех жителей СССР. Утром и в полночь радио начинало звенеть боем Кремлевских Курантов. Прозвенев с полминуты, без шести секунд шесть утра и без двенадцати секунд двенадцать ночи Куранты переходили на бой какого-то одного здорового колокола с точным секундным интервалом. Шестой удар утром и двенадцатый вечером означали начало и конец каждого дня. После последнего удара начинался Гимн Советского Союза, а после гимна – или мёртвая ночная тишина, или наоборот, утренняя радиопередача.

В назначенную полночь надо было содрать наклеенную бумагу с оконных щелей и широко открыть окно. Затем надо было врубить радио на всю громкость. Когда Кремлевские Куранты начинали свою мелодичную заставку надо было орать, что есть мочи через раскрытое окно в зимнюю ночь. Все зависело от того какой экзамен надо было сдавать. Например мы, первокурсники, орали «химия – жопа», а шестикурсники, «ОТМС – жопа» или «инфекционные болезни – жопа». ОТМС – это организация и тактика медицинской службы. Мы еще и слов таких не знали, но кричали вместе со всеми. Крик должен был исходить из души, хоть и через голосовые связки. Громкость крика должна была быть максимальной, а переход в истошный визг, срыв на фальцет или иные тембро-частотные вариации были крайне желательны.

Но вот после колокольной заставки Куранты начинают свой секундный бой. На каждый удар необходимо было скандировать одно лишь слово: «Жо-па!!!» Когда пара тысяч глоток в тихую морозную полночь заснувшего Ленинграда орут «Жопа», то зрелище и слышище – почище парада Победы. Бьёт последний, двенадцатый удар и раздаётся первый аккорд Советского Гимна. В этот момент все орут одну короткую фразу: «Жопа пролетела!», после чего надо вырубить свет и стать по стойке смирно. Наиболее суеверные накрывали голову подушкой, чтобы пролетающая в ночи страшная Жопа их не зацепила. Во внезапно наступившей тишине гордо звучит Гимн Советского Союза. По окончании гимна ритуал считался законченным, можно было включать свет и продолжать подготовку к экзаменам. На следующий день добрая четверть курсантов отвечала на экзаменах заметно охрипшими голосами.

Для второкурсников же ритуал имел продолжение, и эту часть «Пролёта Жопы» уже по-праву можно назвать настоящим праздником. Все остальные являлись только зрителями, хотя и наблюдать было небезопасно для здоровья – можно было запросто получить черепно-мозговую травму. После сдачи «кирпича» вторые курсы дружно выходили подкупить спиртных напитков. Эта часть программы была не просто обыденным обмыванием последнего экзамена, а непременным условием второго акта «Пролетевшей Жопы». Сразу после всяких обязательных построений необходимо было начинать бухать. В этот особый день предпочтение отдавалось не водке и коньяку, а, как ни странно, сухим винам и пиву. Делалось это по одной простой причине – необходимо было к полуночи собрать как можно больше пустых бутылок для «вечернего звона».

Как только начинали бить куранты, второкурсники открывали окна и во всю глотку орали кто во что горазд что-нибудь курсантско-медицинское. Например, можно было декламировать такой стишок: «Как на Lamina cribrosa поселился Crista galle, перед ним Foramen cаеcum, сзади Os sphenoidale!», или «Lingua latina non Penis canina!», или «Musculus sternocleidomastoideus», «Ligamentum calcanooccipitalis, Nervus linguavaginalis»… Популярны были и лозунги типа «Анатомию сдали – можем влюбиться, «фарму» сдадим – сможем жениться!», «Три года – крематорий, три года – санаторий. Ура! Экватор крематория!» и тому подобные изречения. Но вот куранты начинают бой по секундам. На каждую секунду необходимо было в окно выбрасывать пустые бутылки. Бутылки падали и громко разбивались об асфальт под окнами. Этот замечательный эффект и назывался «вечерним звоном». И именно «вечерний звон» мог быть чреват травмой головы стороннего наблюдателя.

Но вот отгремели двенадцать салютных залпов. И тут начиналось самое страшное – «казнь черепа», «похороны Тонкова» и «обсыкание Синельникова». Каждому отделению надо было за курс анатомии «ощипать» три мацерированных в щёлоке человечьих головы под черепА. После этого любому можно было взять себе одну «вареную» голову и сделать череп уже в личную собственность. А что, дело проще пареной репы – требуется только анатомический пинцет для щипки да кусок проволоки, чтобы мозги выскребать, плюс терпение, и страшная вареная человеческая голова с отстающими ошмётками превращается в красивый, блестящий, чистый череп. Так вот на курс (а иногда и на взвод) делался Жертвенный Череп. Лицо, схватившее «банан» по анатомии, или же наоборот, умник, схвативший «автомат», назначались в верховные жрецы. Задачей жреца было шмякнуть осточертевший череп об асфальт перед входом на Факультет, ну а остальным оставалось только дробить в крошку осколки коваными каблуками. Такая вот ритуальная агрессия по отношению к сидящему в печёнках объекту.