Происшествие исключительной важности, или Из Бобруйска с приветом - Борис Шапиро-Тулин Страница 8

– Мы тебя больше не любим, – попытались вернуться к прежним взаимоотношениям жители города.

– Нет, лю́бите, – отвечала «власть советов».

– Не любим, – из последних сил настаивали бобруйчане.

– А разве у вас есть выбор? – усмехалась «власть советов» и нежно прикладывала маузер к затылкам непонятливых горожан.

Провидение, похоже, осталось довольным, а бобруйчане, поняв, что выбора действительно больше нет, занялись привычным для них выживанием, время от времени отвлекаясь на свадьбы, дни рождения и проводы ушедших в лучший из миров, куда, как они надеялись, «власть советов» с ее штатными энтузиастами и скудными пайками добраться все-таки не успела.

Тетя Бася, которая считалась лучшей поварихой в Бобруйске и умела, по ее словам, «из ничего плюс воздух» сотворить любое угощение на свадьбах, вывела правило «трех Б», способное, по ее мнению, хоть как-то поднять дух сограждан. Когда блюдо «из ничего плюс воздух» ставили на стол, она обычно переступала порог кухни и, вытирая раскрасневшееся лицо тыльной стороной фартука, произносила короткую, но энергичную речь.

– Желаю вам, – говорила она, обращаясь к жениху и невесте, – чтобы в вашей жизни никогда не было трех «Б».

– Что такое вы говорите? – стыдливо опускали глаза гости.

– Я говорю мудрость, – отвечала им тетя Бася, – я говорю, чтобы ваше прошлое вас не будоражило, настоящее – не бесило, а будущее – не беспокоило.

– Это мудрость, – соглашались гости, после чего тетя Бася под их аплодисменты величественно возвращалась на кухню к раскаленной плите и шипящим сковородкам.

Справедливости ради надо сказать, что миссионерская деятельность тети Баси потерпела в конце концов сокрушительное фиаско. Старательные бобруйчане пытались жить согласно предложенному правилу, но, увы, не нашлось ни одного счастливчика, у которого бы это получилось. Прошлое все равно будоражило, настоящее бесило, а будущее беспокоило, и это еще мягко сказано.

Тетя Бася огорчилась и на одной из последующих свадебных церемоний сказала свою вторую мудрость, которая гласила, что бобруйчане из двух зол всегда выбирают оба и добавляют третье. После этих слов на нее обиделись жених с невестой, родители новобрачных, а также приглашенные гости, принявшие эту фразу на свой счет.

Учитывая вновь открывшиеся факты, те, кто пришли договариваться с ней об очередной свадьбе, стали выдвигать единственное условие: не покидать кухни ни при каких обстоятельствах. В ответ на этот выпад тетя Бася изрекла третью мудрость о том, что Господь тоже творил отдельно от людей, но если бы Он увидел, какие шмендрики пользуются Его дарами, то всю эту лавочку с Сотворением мира прикрыл бы сразу и навсегда.

В общем, тетя Бася завязала со свадьбами и дала обет готовить стол только для поминок, потому что она, в отличие от других бобруйчан, могла-таки, слава Богу, из двух зол выбрать наименьшее.

Добавим только, что с высказываниями тети Баси об отмене проекта под названием «Сотворение мира» Провидение, надзирающее за Бобруйском, было категорически не согласно. Во-первых, Ему не хотелось остаться без работы, а во-вторых, будем справедливы, Оно по мере своих сил и возможностей старалось хоть как-то сократить количество бобруйчан, огорчавших почему-то своим существованием Владыку Вселенной. И, надо сказать, у Провидения это получалось. Война, революция, снова война, голод, аресты, расстрелы, оккупация, освобождение и снова по кругу аресты, расстрелы… Словом, Провидение трудилось, не покладая рук, ног и прочих частей тела, если, конечно, они имелись в наличии у этих эфемерных созданий.

В редкие минуты отдыха Провидение давало бобруйчанам нечто вроде погремушки, которой гремят перед малыми детьми, чтобы хоть на какое-то время отвлечь их от постоянного нытья. Погремушка называлась «тщеславие», и бобруйчане охотно внимали ее завораживающим звукам, потому что тщеславие было одним из немногих качеств, которое в Бобруйске передавалось с молоком матери, даже если это молоко приобретали у рожениц из окрестных деревень.

Каждый житель города появлялся на свет с убеждением, что большинство великих людей, населявших Землю, каким-то мистическим образом были связаны с Бобруйском, и только тетя Бася считала наоборот: это сам Бобруйск, и не мистическим образом, а напрямую, был на связи с самыми великими из великих. Она, как заправский краевед, объясняла неискушенной публике, если вдруг такая появлялась в городе, что следы этой связи можно обнаружить, например, в названиях улиц. Не зря же существовала здесь улица Пушкина, или Гоголя, или, на худой конец, Толстого. Не говоря уже о переулке Менделеева, тупике Эйнштейна или детском доме имени Туруханской ссылки товарища Сталина. «А венерологический диспансер имени Клары Цеткин! – восклицала она. – А расположенная рядом с кладбищем сапожная мастерская имени Исаака Ньютона, а синагога на Социалистической, в которой обосновалось спортивное общество «Спартак», названное в честь одноименного раба, боровшегося за освобождение рабочего класса?!» И все же тетя Бася считала, что с одним великим человеком таки вышла маленькая заминка. Она имела в виду Моисея, который в стародавние времена нарезал бессмысленные круги по Синайской пустыне.

– Вейзмир, – говорила она, – Синайская пустыня так же далека от Бобруйска, как сберкасса на Бахаревской от главного банка на Уолл-стрите, но Моисей об этом не знал и сорок лет водил людей практически за нос в надежде найти среди песков благословенный Бобруйск. И за все эти сорок лет никто не сказал ему: уважаемый Моисей, вы ошиблись ровно на три тысячи километров, и то если все время идти по прямой, никуда не сворачивая. Представьте себе, – вздыхала тетя Бася, – умереть, не увидев Бобруйска?!

И что вы думаете? Многие с ней были согласны.

Но, если говорить честно, а про Бобруйск по-другому не скажешь, у Провидения, надзирающего за городом, помимо всего прочего была одна непростая задача, которая вплоть до осени 1952 года держалась в абсолютной тайне. Когда наступил час «х», сотрудники спецотдела Небесной Канцелярии спустили Провидению соответствующую инструкцию по спасению Земли от будущей катастрофы, но при этом решили немного поразвлечься, а потому замаскировали выполнение предписанного действа изящным антуражем, получившим название «Квашеная капуста».

Что двигало ими в принятии такого оригинального решения, не нам судить, но осенью 1952 года весь Бобруйск озаботился созданием припасов на предстоящую зиму исключительно в виде этой самой квашеной капусты. Горожане внезапно и почти поголовно стали знатоками непростого процесса ее изготовления, и порой казалось, что количество рецептов в несколько раз превышало число жителей славного города.

Рецепты с укропом, тмином, яблоками или медом практически не рассматривались. В ход шли самые экзотические, например квасить капусту вместе с высушенными листьями крапивы, собранными в пору ее цветения, или добавлять в капустный сок самогон, но не свекольный, а обязательно хлебный. Спорили до хрипоты о том, когда лучше начинать процедуру квашения – на молодой луне или, наоборот, на нисходящей, выясняли, чуть ли не с кулаками, какой день лучше подходит для этого процесса – понедельник или же пятница. Одни считали, что для получения необходимого вкуса надо первые три дня читать над закрытой наглухо тарой псалмы Давида, другие, в пику им, утверждали, что все это антинаучный бред и что читать следует исключительно выдержки из постановлений ЦК ВКП(б) о мерах по развитию сельского хозяйства.