Окончательный приговор - Сергей Самаров Страница 3

Пару дней повздыхав, я обустроился в общежитии более капитально и приступил к делам.

Спецназ ГРУ, видимо, считавший нас дураками, выдвинул свою нагло-наивную с точки зрения следствия версию. Я даже не понимаю, как они вообще до такого могли додуматься. Совсем, что ли, следственные органы записали в беспомощные и неразумные? Высказали предположение, что всех троих подозреваемых похитили чеченцы, чтобы устроить над ними самосуд. В центре‑то России… Двух опытных офицеров спецназа ГРУ и одного старшего прапорщика… Посреди города… На глазах у людей…

Это нереально!

Вся версия спецназа ГРУ, расписанная на двух страницах компьютерного убористого текста, насколько я понимаю, упирается в единственный телефонный звонок и последующие события, которые ни о чем не говорят. Старшему прапорщику Вальтеру Георгиевичу Хосту позвонили на «мобильник». Сам старший прапорщик был в это время на кухне, чистил картошку, а трубка лежала в комнате. И ее взяла жена, давая возможность мужу вымыть руки. Какой‑то грубый голос с откровенным кавказским акцентом потребовал Вальтера. Она, естественно, передала трубку. Вальтер Георгиевич, успевший вымыть и вытереть руки, поговорил, оделся и вышел, как сказал, на пару минут. Сообщил, что нужно с одним человеком поговорить. С тех пор его больше никто не видел. Но через полчаса жене Вальтера позвонил второй подозреваемый, капитан Павел Валентинович Беклемишев. Женщина рассказала капитану, куда ушел ее муж. После этого, как говорят материалы следствия, пропал и сам капитан Беклемишев, и третий обвиняемый по делу, старший лейтенант Вадим Николаевич Корчагин. Последний вышел из дома, когда ему позвонили. Жена не знает, кто звонил, но слышала имя – Паша. Так Корчагин обычно зовет капитана Беклемишева, следовательно, можно предположить, что звонок был от капитана. Правда, женщина в дополнение рассказала, что чуть позже приходил к ним какой‑то кавказец. Она дверь не открыла и разговаривала из коридора, поэтому описать гостя не может, помнит только сильный акцент. Гость спрашивал Вадима Николаевича, говорил, что им необходимо срочно поговорить по чеченским делам. И даже номер мобильника спрашивал, но жена старшего лейтенанта номер не дала.

У капитана Беклемишева в тот вечер никого дома не было. Его семейная жизнь трещала по швам, и жена с сыном временно жили на даче тестя, отставного генерал-лейтенанта Генерального штаба. Никто не мог сказать, когда Павел Валентинович ушел из дома, кому он звонил, с кем встречался или намеревался встретиться. И никто не мог сказать, приходил к нему чеченец или звонил человек с кавказским акцентом. Вообще по Беклемишеву на первом этапе поиска было очень мало данных. Он сам предоставил данные, но позже.

Командование спецназа ГРУ упрямо и бездумно настаивало на версии с похищением своих бойцов чеченцами. И никак не желало связать с этим побегом другое уголовное дело, которое вести доверили, к счастью, не мне. Дело о пропаже главного адвоката пострадавшей стороны, самого активного. Того адвоката-чеченца, что наиболее последовательно и упорно помогал мне добиться обвинительного приговора. О его пропаже заявили другие адвокаты. В назначенное время он не пришел на встречу, стали искать, но найти не смогли. Просто пропал человек без следа, и все…

Первичные меры розыска в первые дни после пропажи обвиняемых ничего, естественно, не дали. Они вообще дают результат только в том случае, если в качестве обвиняемых выступают тупые отморозки, которые всегда попадаются, когда у соседа одну калошу из пары украдут. Серьезные люди умеют обходить все розыскные мероприятия. И розыск затянулся. Для меня это был убийственный вариант хотя бы потому, что затянувшийся розыск может длиться больше десятка лет, и не было никакой надежды, что меня на это время переведут в Москву. Перевести могли бы только в том случае, если бы я довел дело до обвинительного приговора. И, по поведению руководства следственного комитета, я уже начал понимать, что пора паковать чемодан, когда случилось то, что должно было случиться.

Жена капитана Беклемишева вернулась с дачи, чтобы не оставлять квартиру без присмотра. В один из дней к ней, чтобы задать несколько стандартных профилактических вопросов, заглянул капитан из отдела розыска местного управления МВД. Оказалось, что капитан был одноклассником жены разыскиваемого капитана спецназа ГРУ, причем не просто одноклассником, а близким другом детских лет. Что‑то там началось, какие‑то отношения возобновились, тем более что капитан милиции лишь два месяца назад развелся со своей женой. Но через несколько дней ночью раздался звонок в дверь. Дверь открыл капитан милиции, на ногах которого были тапочки Беклемишева. Последний извинился, сказал, что пришел за своими тапочками, и одним ударом в лоб убил капитана милиции на глазах у своей жены и сына. Лоб при этом ударе не пострадал, но сломался шейный позвонок. Потом Павел Валентинович забрал свои тапочки и ушел.

Версия спецназа ГРУ рассыпалась, и можно было не сомневаться, что и двое других беглецов находятся в Москве. В качестве рабочей выдвинулась моя версия, и я остался в Москве, чтобы продолжить розыск, который начался с новой силой и интенсивностью. Органы МВД старались так, как редко стараются. Когда убивают милиционера, работники правоохранительных органов, как известно, звереют. Я не позавидовал бы капитану Беклемишеву, попади он в их руки. Задержание не состоялось бы, поскольку изуродованные трупы не оформляют в качестве трупов задержанных. Их оформляют в качестве убитых при попытке сопротивления.

КАПИТАН БЕКЛЕМИШЕВ, СПЕЦНАЗ ГРУ. СПЕЦИАЛИСТ ПО ЗАДЕРЖАНИЮ

Мы готовили операцию по обнаружению и захвату Вахи-Взрывателя почти три месяца. Готовили неторопливо и тщательно, в режиме крайней осторожности и высокой секретности, ни перед кем не раскрывая своих планов, за исключением бойцов своего круга, задействованных в операции. Да и среди них каждый знал лишь столько, сколько ему было положено. Но это делалось уже больше по привычке, и то не всегда. Но к строгому соблюдению такого режима секретности у нас были веские причины, как мы считали.

Основная сложность состояла в том, чтобы изначально верно определить, кто же такой этот пресловутый Ваха в действительности. Ошибка в определении на первом этапе уже перечеркнула бы все усилия на этапах последующих. Все знали, что Взрыватель существует. Он сам старался об этом заявить как можно громче. После очередного взрыва, что устраивал Ваха, он сам звонил в какую‑нибудь газету, на радио, на телевидение и коротко рассказывал, как готовился к взрыву и кого хотел убить. Ваху не волновало то, что вместе с намеченной жертвой гибли посторонние люди. Его цель в его понятии оправдывала его же средства. Неразборчив он был в средствах, и чужие жизни ценить не умел. Несколько раз Ваха наглел до такой степени, что звонил за несколько минут до взрыва и высказывал свои предположения о том, что произойдет. Начинал разговор, как бдительный человек, которому случайно стало что‑то известно. Себя называл только в последний момент, когда ему задавали обязательный и естественный вопрос о личности звонившего, но когда дело уже свершилось. И радостно, заливисто хохотал. Создавалось впечатление, что Ваха безудержно радовался своей популярности. И, помнится, во время одного из очередных обсуждений состоявшегося террористического акта, кто‑то из офицеров ФСБ даже высказал предположение, что поскольку Ваха ведет себя, как артист, то, может быть, стоит поискать его среди артистов. Склонность к популярности сама по себе порочна и относится к психическому заболеванию. Врачи и психологи называют подобную болезнь «комплексом Герострата».