В негодяя стрелять приятно - Кирилл Казанцев Страница 4

Неожиданно в кожаной папке Кожевникова зазвонил телефон: зуммер наигрывал «Владимирский централ». Едва взглянув на дисплей, майор шепотом промолвил:

– Юра Жадобин… Можно ответить?

– Отвечай, – разрешил генерал.

Разговор вышел кратким: Кожевников отвечал исключительно односложными фразами – «да», «нет», «буду», «перетрем».

– Спасибо за приглашение, обязательно буду. Дома, за городом? Принято. Я на связи, – попрощался майор и, обращаясь к Кулешову, добавил: – Вам, Анатолий Нилович, от Юры привет… На день рождения к себе приглашает.

– Много работы, не смогу… Мы уже с ним об этом говорили. Потом с Юрой отдельно встретимся и отметим, – вздохнул Кулешов, и майору стало понятно, что генерал просто не хочет светиться в компании Жадобина. – Ладно, Володя. Теперь слушай вводную. Первое: диск этот, который Гольцева спрятала, необходимо срочно найти. Там ведь тако-о-е может быть… Ну, сам понимаешь. Всем нам не поздоровится. Пусть твои орлы прощупают тех людишек, которые в кафе были. Официантов, бармена, кухарок, поварих… Второе. Убийство сотрудницы краевой прокуратуры, пусть даже и вольнонаемной, должно быть раскрыто в самое ближайшее время. Дело-то резонансное, у руководства могут возникнуть неприятные вопросы.

– Банда? – осторожно прикинул Кожевников и тут же пояснил: – Организованная преступная группировка третировала честную и принципиальную сотрудницу прокуратуры Полину Гольцеву, требовала сливать конфиденциальную служебную информацию, та не согласилась, вот ее в отместку и порешили?

– Окстись! – окрысился генерал. – Какая еще в нашем крае банда? Мы ведь о ее закрытии еще два месяца назад отчитались. А кое-кто даже награды за ее ликвидацию получил… Ты что, Вова, сам не знаешь, как такие дела закрывают? По глазам вижу, что знаешь. Вот и займись. Третье. Надо обязательно пробить все связи погибшей: ну, распечатку звонков с ее мобильного за последние месяцы, подруги, мужчины, связи, социальные сети… родственники, одноклассники и так далее. Заодно и того московского фраера. По полной программе, но очень аккуратно – слышишь? По полной! Вполне возможно, что этот компромат ей заказал кто-нибудь из недругов Юры Жадобина. Ну, такие же бандиты, как и он сам. Так что работай…

– Слушаюсь, – серьезно проговорил Кожевников и поднялся. – Я могу идти?

– Иди, иди… – Анатолий Нилович потянулся к мобильнику.

Он набрал номер лишь после того, как за подчиненным закрылась дверь.

– Алло, Петушок? Чем занимаешься?

Пятнадцатилетний Петя Кулешов, генеральский сын, всю свою недолгую жизнь отзывался на странное и двусмысленное прозвище. Петушок уже не писается. Петушок обозвал бабушку старой сукой. Петушок крадет из карманов одноклассников мелочь. Петушку нашли репетитора. Петушка надо отправить на учебу в Англию.

Выслушав отчет сына о полученных в школе отметках и пропущенных уроках, Кулешов по-отечески пожурил его и даже в шутку пообещал отстегать ремнем по филейным частям. Положил трубку, откинулся на высокую спинку кресла. Долго и печально смотрел на российский триколор, стоящий в углу кабинета. И с неожиданной ненавистью процедил, явно передразнивая Кожевникова:

– Честь фла-а-ага… Офицерское досто-о-оинство… Какая еще, на хрен, тайная организация может быть в наше время?..

* * *

Дело об убийстве сотрудницы краевой прокуратуры Полины Евгеньевны Гольцевой было раскрыто за несколько дней. И убийство, и предшествующее ему изнасилование было повешено на пожилого зачуханного бомжа, ранее неоднократно судимого. Бомж этот обитал в заброшенном строительном вагончике неподалеку от стройки, в момент убийства его видели неподалеку, и это решило дело. Впрочем, сам бомж особо и не отрицал свою вину и почти сразу стал давать признательные показания: перспектива пожить десять лет в теплом помещении с гарантированной пайкой, казенными одеждой-обувью по сезону и в обществе друзей по несчастью показалась ему куда лучше голодного прозябания.

А вот поиски жесткого диска ни к чему не привели, хотя милиционеры и перевернули в кафе «Весна» все вверх дном. Они тщательно, сантиметр за сантиметром, исследовали коридор, кухню и продуктовый склад: выпотрошили холодильники, исследовали кастрюли и даже раскурочили сливной бачок унитаза. Бармена, который разговаривал с Гольцевой последним, на всякий случай сунули в ИВЗ. По мнению сотрудников правоохранительных органов, он вполне мог спрятать диск, вынесенный погибшей из краевой прокуратуры.

Сам же генерал Кулешов, наведя в Москве справки о «тайной организации честных офицеров, которые борются с коррупцией неконституционными методами», получил отрицательный ответ: мол, все это бредни, распускаемые теми, кому по долгу службы и вменено с этой самой коррупцией бороться. И, естественно, вздохнул с облегчением: ведь у Анатолия Ниловича были все основания бояться такой тайной организации – существуй она на самом деле…

– За помин ее души! – Немолодой мужчина с крупным мясистым лицом наполнил рюмку и пристально взглянул на окаймленную траурной рамкой фотографию молоденькой блондинки. – Давай, Андрей, помянем…

– Земля ей пухом, Павел Игнатьевич! – сумрачно отозвался жилистый сероглазый мужчина и, помолчав, выпил.

На столе горела свеча, и ее трепещущий оранжевый язычок отражался в стеклах книжного шкафа, в полировке мебели, в глянцевой фотографии Полины Гольцевой.

– Ты ведь, кажется, с ней работал?

– Полгода назад, в Питере, меня подстраховывала, – ответил Андрей. – Близко ее не знал, но мне показалось, что она очень доброжелательный человек и хороший профессионал.

– Да уж… – Павел Игнатьевич подумал и налил еще по одной. – Видимо, мы все-таки недооценили противника. Эти скоты оказались хитрей и изворотливей нас. Если формально – даже не подкопаешься.

– Я уже читал официальное заключение об ее убийстве. Шито белыми нитками – это я утверждаю со всей ответственностью, как бывший оперативник. – Андрей печально взглянул на портрет убитой. – Бомж-киллер – это дежурная отмазка для любого райотдела, когда реального преступника не могут взять. Неужели и в прокуратуре, и в милиции не нашлось ни единого человека, который бы заметил вопиющие несостыковки? О суде я уже не говорю…

– Понимаешь, Андрей… Мы все живем в сумасшедшем доме. И уже привыкли к этому. Сумасшедший дом – это когда офицеры наркоконтроля умирают от передозировки дурью в ведомственных саунах. Когда пьяные гаишники давят на служебных джипах детей. Когда страна продает за границу чудовищные объемы газа, а огромное количество деревень в России даже не газифицировано. Но во всем этом есть своя логика. Ее надо понимать, учитывать, использовать, действовать в согласии с ней. Другой логики у нас просто нету… – заключил Павел Игнатьевич. – Ладно, давай выпьем. Ты со всеми документами ознакомился, что я тебе давал?

– Сегодня утром дочитал.

Свеча перед портретом догорала. Расплавленный воск закапал на полировку стола. Фитилек изогнулся и закоптил.