ВИТЧ - Всеволод Бенигсен Страница 40

«Ладно, — подумал Зонц, — будем решать проблемы по мере их наступления».

И, закурив, включил компьютер.

То ли ввиду отсутствия всякой реакции со стороны майора Кручинина, то ли ввиду появления других забот, но жалобы от привольчан поступали все реже и реже. Майор же просто перестал их читать, посчитав, что склоки вызваны так называемым эффектом коммунальной квартиры. В конце концов, психологическую совместимость никто не отменял, а когда собираешь такое количество незнакомых людей в одном месте, жди недовольства и нервотрепки. Тем более что подавляющую часть привольчан составляли по-прежнему мужчины, а мужчины без женщин начинают вести себя агрессивно и неадекватно. Не бром же им всем в еду добавлять! Неудивительно, что уже через полгода все немногочисленное женское население Привольска начало получать усиленную порцию мужского внимания. Даже Буревич, на которую в обычной жизни вряд ли кто-либо вообще позарился бы, на новом месте жительства стала пользоваться бешеной популярностью. Все это очень радовало малочисленное женское население Привольска, но очень огорчало майора Кручинина, ибо он помнил еще по своей службе в Морфлоте,

что «баба на корабле — жди беды». Меньше всего майору хотелось заполучить конфликты еще и на сексуальной почве. Он даже стал подумывать, не привезти ли ему для разнообразия эмоциональной и физиологической жизни привольчан каких-нибудь зэчек. Но начальство замахало руками. Там уже и сами были не рады, что заварили всю эту кашу с Привольском: не хватало еще головной боли с бабами-заключенными, они, чай, тоже не лыком шиты — не дай бог, побеги начнутся, дети появятся. Бардак, короче. Более того, майору прямым текстом сказали, что вообще никого в Привольск больше посылать не будут. А что касается химкомбината, то оставшихся химиков очень скоро переведут на другой секретный объект, потому что началась гонка вооружений с США и нужно заниматься не утилизацией отходов, а созданием химического оружия против потенциальных врагов в потенциальной третьей мировой войне. Так что судьба Привольска вообще под большим вопросом. И завозом баб никто заниматься не будет. Кручинин вздохнул, но на рожон лезть не стал. Впрочем, надо заметить, что конфликты из-за женщин если и случались, то скорее курьезные. Например, новосибирский поэт Еремеев и краснодарский писатель Костюшко не поделили диссидентку без определенных занятий Балашову и устроили что-то вроде дуэли. Кстати, Балашова понятия не имела, что ее собираются делить, потому что ни к первому, ни ко второму ухажеру не испытывала никакой душевной симпатии. Так или иначе, но Костюшко незадолго до наметившейся дуэли успел крепко «залить за воротник» и потому шел на встречу с соперником навеселе. Ничего удивительного, что, увидев в темноте журналиста Зуева, он с пьяных глаз принял того за поэта Еремеева и, как говорится, не отходя от кассы набил бедолаге морду. Когда понял, что ошибся, долго извинялся перед невинной жертвой, умоляя его простить. При этом он угрожал, что в случае непрощения он повторно изобьет Зуева. Перепуганный Зуев извинения, конечно, тут же принял. И оба продолжили свой путь в разных направлениях. Костюшко дошел до цели без эксцессов, а вот Зуев на свою беду встретил направлявшегося к месту дуэли поэта Еремеева, который, как и его противник, был не совсем трезв. Черт дернул Зуева рассказать Еремееву, что он только что подрался с Костюшко. Еремеев спьяну решил, что Зуев тоже претендует на Балашову, и отметелил Зуева. Самое интересное, что, встретившись получасом позже, Еремеев и Костюшко неожиданно решили не драться из-за «какой то бабы», а просто еще немного «накатить». Таким образом, результатом их несостоявшейся дуэли стал дважды избитый, но ни в чем не повинный Зуев. Всю эту историю еще довольно долго пересказывали в лицах жители Привольска, прибавляя к ней, как водится, все новые и новые фантастические подробности. Майор тоже неоднократно слышал ее, но с каждой новой интерпретацией уже и сам не знал, где правда, а где выдумка. Его гораздо больше радовало, что никого не убили, а Костюшко и Еремеев помирились. Однако радость его была недолгой. Нет, к женщинам это уже не имело никакого отношения, просто к концу 81-го года он стал замечать какие-то странности в поведении привольчан.

Во-первых, налицо было падение творческой активности. Если раньше «громадье планов» носилось в воздухе, то теперь всё как-то успокоилось, улеглось, перешло в режим вялотекущей рутины. А во-вторых… было что-то, что майор и сам толком не мог объяснить. То ли какое-то напряжение, разлитое в атмосфере, то ли какая-то недосказанность. В какой то момент он даже решил списать это на собственное переутомившееся воображение — шутка ли, без отпуска торчать в одном и том же месте. Может, просто мерещится всякая чепуха. Но в январе 1982-го, пару недель спустя после Нового года, произошло странное событие, которое заставило Кручинина отбросить мысли о переутомлении.

В конце января к нему в кабинет пришел Ледяхин. Приходил он и до этого, и даже довольно часто. Он явно взял на себя функцию защитника прав привольчан — то есть выражал некое «общее народное мнение». Чаще всего это были какие-то претензии. Майора все это не сильно беспокоило, тем более что, как правило, все просьбы Ледяхина он игнорировал, однако ему нравилось, что есть возможность быть в курсе настроений привольчан таким вот прямым и недвусмысленным образом — стукачества он не переваривал. Но на сей раз дело оказалось серьезнее, чем он предполагал, хотя правозащитник довольно долго ходил вокруг да около, явно подготавливая майора к чему-то серьезному.

— Я, собственно, пришел поблагодарить вас за то, что вы позволяете мне время от времени доносить до вас умонастроения местного населения, — начал издалека Ледяхин и тут же поправился: — Доносить в смысле приносить, а не в смысле доносить в смысле стучать.

— Я понял, — кивнул Кручинин. — И рад, что вы рады.

— Я также признателен за то, что приводьчане больше не работают на химзаводе.

— Закрытие комбината — не моя инициатива. Так что не за что.

— Правда, вот лечебницу закрыли.

— Лечебница была психиатрической и изначально планировалась для усмирения наиболее буйных. У нас там и работали то два врача да два санитара. Но процесс адаптации, кажется, уже давно прошел, нет?

— Конечно, — кивнул Ледяхин и замолчал.

— А врача из соседнего города, к которому вас возят на осмотр, насколько я понимаю, пока хватает.

— Безусловно.

Ледяхин явно не знал, как приступить к следующему этапу беседы. Майор не знал, как ему помочь. Наконец тот откашлялся и выдавил следующее:

— Понимаете, на этот раз у меня есть просьба, которую иначе как деликатной не назовешь.

— К сожалению, мне запретили привозить сюда женщин, — перебил его Кручинин.

— О нет, дело совсем не в этом. Это, может, даже и хорошо. Ну, в смысле, не очень, конечно, хорошо, но, в общем, дело не в этом.

— Давайте покороче, Ледяхин, — устало сказал майор. — Мне еще отчет писать.

— Да-да. Конечно. В общем, суть в том, что мы считаем, что надо слегка ужесточить условия содержания.