Рывок на волю - Борис Седов Страница 48

«А ведь самоед тоже ранен, – вспомнил я. – Правда, Трофим сказал, что несерьезно, но что понимает в этом Трофим?.. О дьявол! И вляпались мы сегодня!»

– Давай сюда ножку, былиночка. Сейчас мы твою ранку быстренько забинту…

– Коста!!! – Настасья вдруг извернулась, как кошка, и кинулась на меня!!!

Я ничего не успел сообразить! Я не успел испугаться! Я совершенно никак не прореагировал, прежде чем, потеряв равновесие, оказался поваленным на землю, прижатым сверху худеньким, но, как оказалось, таким сильным телом Настасьи.

А потом… Через какие-то доли мгновения…

Выстрела я не расслышал. Я его ощутил… с ужасом ощутил, как пуля тряхнула Настю! Как она ударила девочку в спину! Как она заставила содрогнуться легкое тельце, которое секунду назад укрыло меня от смерти!!!

Я успел обхватить Настю руками и в обнимку с ней, сокрушая кусты, умудрился откатиться немного в сторону. И как раз в этот момент прозвучал второй выстрел… В молоко!

Мимо, собаки!!! Промазали, сволочи!!!

А теперь я!!!

Настя немножко потерпит! Подождет, пока я не прикончу ублюдка, который сейчас, возможно, убил ее.

Убил?!!

Я скрипнул зубами, подхватил с земли «Спас», вскочил на ноги и буквально нос к носу столкнулся с каким-то низкорослым чучелом в коричневой телогрейке и с огненно-рыжей башкой. В руках чучело держало нечто совершенно невообразимое – то ли гигантских размеров ружье, то ли ручной многоствольный пулемет, какие я видел не раз в американских боевиках. И на вид это чучело было не старше двадцати лет.

Слишком молод, чтоб умирать…

А Настасья?!!

Слишком молод? Так наплевать!!!

Я не спеша поднял «Спас». Я направил его на рыжеволосого. Я все делал преднамеренно медленно, чтобы этот козел успел до конца осознать, что сейчас должно с ним произойти. Чтобы успел наложить в штаны.

– Ты умудрился промазать с десяти метров, сопляк, – глухо произнес я. – А потому сейчас ты умрешь.

Он попытался что-то сказать. Не получилось. Лишь отрицательно покачал головой: пощади, мол, меня, неразумного; не надо!

– Нет, надо, – просипел я.

Ствол дробовика почти уперся в красную прыщавую физиономию. Я ухмыльнулся.

– Не надо, – дернулась физиономия. – Не надо, – долетел до меня чуть слышный шепот.

– Нет, надо. – Я смотрел ему прямо в глаза. В круглые, как у совы, наполненные ужасом глаза. – Наделал уже в штаны, паскуда? Признавайся, наделал?.. Так теперь сдохни!

Рыжую голову просто снесло. Она разлетелась на крошечные кусочки, словно арбуз, сброшенный с Останкинской телебашни. Вместе с прыщами и прядями огненно-рыжих волос. Забрызгав мозгами половину тайги. Ничего, склюют птички, подъедят мышки.

Я передернул затвор, аккуратно положил дробовик обратно на землю и встал на колени возле Настасьи. Она недвижно лежала, поджав к подбородку коленки. И в спине на уровне поясницы чуть левее позвоночника кровоточило входное отверстие пули. Я застонал, как только это увидел. Уж я-то знал, что с таким ранением можно выжить разве что в городе, где есть «скорые помощи», опытные хирурги и реанимационные отделения в больницах. Но в тайге…

– Настюша, былиночка милая…

Она так и не успела намотать обратно платок, и я погладил ее по темноволосой головке, наклонился к маленькому аккуратному ушку.

– Любушка моя, кисонька. Я отомстил этой твари. Теперь я с тобой. И никуда от тебя не уйду. И обязательно вылечу тебя. Обязательно. Ведь я врач. А у тебя нет ничего опасного.

Эта рана для таежных условий была не просто опасной. Она была смертельной!

Настя пошелохнулась, чуть повернула вверх личико. Я наклонился и поцеловал покрытый холодной испариной лобик.

– Любушка мой, – чуть слышно прошептали посиневшие губы. – Родненький Костушка.

– Я здесь. Я рядом. Я никогда никуда от тебя не уйду. Я теперь навсегда останусь с тобой.

Я точно знал, что «навсегда» – это совсем ненадолго. Максимум на сорок восемь часов. И все…

И все!!!

Я взял Настину влажную ладошку, слегка сжал ее пальцами.

– Былиночка, все будет хорошо.

– Да… Раз ты со мной… Какая я нынче счастливая…

И я ощутил легкое ответное пожатие. И я ощутил, как у меня по щеке сбежала слеза.

* * *

На этот раз братец Игнат ошибся. Ошибся впервые на памяти Данилы, и они не поспели вовремя к тому месту, где должны были перехватить распутную девку-беглянку Настасью. Дорога вокруг болота оказалась гораздо труднее, чем ожидал сын Максимилы, – сплошной сузем, заваленный буреломом. Проехать через него ночью оказалось бы непосильной задачей для любого, но только не для двух спасовцев-скрытников, которых гнала вперед жесткая необходимость и поддержала вера. Часто приходилось спешиваться и вести коней в поводу, несколько раз они искали обходы особо крупных завалов или небольших болотин. Все это выбило Данилу и Игната из графика. Спасовцы опаздывали примерно на полчаса – верст шесть езды на усталых жеребцах через сузем. Но по милости Божьей сырой ельник наконец сменился чистым бором, и два всадника даже сумели заставить свих жеребцов идти легкой рысью.

По правую руку раскинулось то болото, которое они объезжали, по левую начинался подъем на сопку. Впереди, указывая дорогу, рысил Игнат. Следом за ним, отставая метров на десять, почти прижался к потной холке коня Данила. Стоило закончиться сузему, а с ним и большим трудностям, как спасовца начало неудержимо клонить ко сну. Пытаясь хоть как-то перебороть эту напасть и не заснуть, Данила бубнил себе под нос святые присловия. Присловия помогали мало, и сон все же сморил бы его прямо в седле, но Игнат вдруг резко осадил своего жеребца и вскинул вверх руку. Данила натянул поводья и замер.

Им даже не потребовалось напрягать слух, чтобы расслышать звук россыпи выстрелов, который пронесся над болотом и потонул в окружающих лесах. Перестрелка оказалась короткой, после чего все смолкло, и как не прислушивались спасовцы, замерев на месте, ни единого подозрительного звука до них больше не донеслось. Наконец братец Игнат решил нарушить тишину.

– У них что-то стряслось, – негромко произнес он и несколько раз перекрестил двуперстием пустоту в том направлении, где сейчас должны были находиться Коста, Тихон, Трофим и Настасья. – Да поможет им Бог. – Потом Игнат нежно похлопал по потной холке своего жеребца. – Ворон, молю: расстарайся, вытерпи еще чуть. Скоро приедем, передохнешь. А сейчас еще поработай. – И обернувшись к своему спутнику: – Братец Данила, не отставай, – пустил своего коня в галоп.

Данила устремился за ним.

Но почему-то сегодня Господь не благоволил им в богоугодном деле помощи единоверцам, братцу Трофиму и сестрице Настасье. Должно быть, Настасья, бежав с мирским от общины, согрешила столь сильно, что кара Господня была для нее, ослушницы, неотвратима.