Мастер-снайпер - Стивен Хантер Страница 5

И вдруг он помчался по поляне не разбирая дороги.

— Проклятье, я видел заключенного!

— Где?

— Остановите этого парня! Остановите его!

— Стреляй в него! Стреляй!

— Где он? Я ни черта не вижу.

Послышались и другие растерянные голоса. Когда вспыхнул свет, Шмуль как раз достиг деревьев. Немцев ослепило резкое белое сияние, и они потеряли еще несколько секунд. За это время Шмуль успел заметить, как в полосе света появился мастер-сапожник с автоматом в одной руке. Послышался свисток. Зажглись новые прожектора. Раздалась сирена.

И именно в тот момент, когда Шмуль переводил дыхание, на него снизошло откровение. Его охватило мгновение полного и ясного озарения, и правда, которая столько месяцев оставалась неизвестной, наконец-то вышла на свет. От волнения сердце у него подпрыгнуло. Однако времени не было. Он повернулся и, шатаясь, направился к лесу. Попробовал бежать. Сучья хлестали его как сабли. Однажды он споткнулся. Он слышал у себя за спиной немцев: там поднялась настоящая суматоха, сверкали огни, небо заполнилось сиянием сильных электродуговых прожекторов. Ему показалось, что он также слышит и шум самолета, во всяком случае, звук мощных двигателей — грузовиков или мотоциклов.

Затем свет исчез. Шмуль был совершенно растерян и до смерти перепуган. Сколько времени прошло с того момента, как он побежал, и как далеко он успел уйти? И куда бежит? А вдруг его поймают? Как ни странно, его ноги на неровной почве почувствовали тропинку. Ему очень хотелось отдохнуть, но он не мог себе этого позволить. Слава богу, пища и умеренный труд дали ему достаточно сил, а шинель согревала. Он счастливчик. Он сумел убежать.

Когда Шмуль наконец улегся в тишине огромного леса, уже вставало солнце. Он лежал и судорожно дрожал. Ему казалось, что он нашел среди деревьев склеп, купол которого образовывали сплетенные ветки деревьев. Здесь стояла мертвая тишина, нарушаемая только его дыханием. Наконец он почувствовал, что проваливается в сон.

Его последняя мысль была вовсе не об освобождении — кто может объяснить такую причуду? — а о сделанном им открытии.

Meisterschuster, мастер-сапожник — так он услышал или, скорее, подумал, что услышал. Но тот капрал был с севера Германии, он говорил отрывисто и быстро, а обстоятельства в тот момент были напряженными. Теперь Шмуль понял, что парень произнес слово, которое лишь чуть-чуть отличалось от Meisterschuster. Он сказал: Meisterschutze.

Облаченный в элегантный плащ-дождевик от Берберри, царственно стройный, невероятно щеголеватый, с тонкой полоской рыжеватых усов, призванных оттенить черты его мальчишеского, но уверенного лица, британский майор по имени Энтони Аутвейт устремился к крупной цели, которая сгорбилась над пишущей машинкой в одном из кабинетов чердачного этажа.

— Привет, дружище, — поздоровался майор, зная, что американцы ненавидят такое обращение, которое сейчас, зимой 1945 года, в Лондоне уже всем порядком поднадоело. — Тебе подарочек из Твелвленда.

Американец поднял взгляд, и на его открытом лице отразилось легкое недоумение.

Американца звали Литс, он был капитаном Отдела стратегической службы (ОСС). Он носил форму скучного оливкового цвета и серебряные нашивки и имел несчастный вид. Его когда-то стриженные ежиком волосы отросли и торчали во все стороны, а на лице начали появляться следы жировых отложений. Он только что приступил к печатанию заключительной части того, что вполне могло стать самым нечитаемым документом в Лондоне за этот месяц, — рапорта о новой конфигурации рукояти «Falschirmjaeger-42», немецкого короткоствольного карабина для стрелков-парашютистов.

— Кое-что по твоей линии, — весело пропел майор, не опасаясь кары.

Он наслаждался своим явным преимуществом перед этим парнем. Начать с того, что он был ниже и на несколько лет старше и весил почти в два раза меньше. Он отличался быстротой реакции, был более остроумным, более ироничным, более общительным. Он служил в Отделе специальных операций (ОСО) МИ-6, который считался более престижным, чем тот отдел, где служил Литс. И наконец, как-то раз он спас американцу жизнь. Это было еще во время боевых действий, в июне 1944 года.

Литс с некоторым запозданием спросил своим резким голосом жителя Среднего Запада:

— Ты имеешь в виду стрелковое оружие?

— Разве не им ты занимаешься на этой войне? — осведомился Тони.

Литс проигнорировал его сарказм и достал из портфеля Тони потрепанный клочок желтой бумаги, который явно прошел через множество рук, потому что стал сильно смахивать на пергамент.

— Вижу, он побывал в переделке? — сказал Литс.

— Да, большинство парней его уже посмотрели. Ничего захватывающе интересного. Но поскольку речь идет об оружии и патронах, я решил, что ты захочешь на него взглянуть.

— Спасибо. Похоже на…

— Это копия.

— Ага, что-то вроде сопроводительного документа. — Он пробежал глазами листок. — Хенель, значит? Любопытно. STG-44. — Любопытно-то любопытно. Но вот существенно ли? И насколько? Ты, конечно, дашь нам свою оценку.

— Возможно, кое-что и смогу сказать.

— Прекрасно.

— Как скоро это надо?

— Никакой спешки, дружище. К восьми вечера. «Пижон», — подумал Литс. Но все равно работы на данный момент почти не было.

— Хорошо, дай мне поднять данные на эту штуку и… — Но он разговаривал с воздухом. Аутвейт уже исчез.

Литс медленно вытащил сигарету «Лаки», прикурил ее от зажигалки «Зиппо» и приступил к работе.

Это был очень крупный мужчина, не расползающийся от жира, но плотный, с приятным открытым американским лицом. Его возраст приближался к тридцати, а значит, он был уже староват для ношения капитанских нашивок на воротнике, особенно в эту войну, когда двадцатидвухлетние бригадные генералы отправляли тысячи самолетов глубоко в тыл врага.

Литс выглядел как закаленный атлет или спортивный тренер, но сейчас, когда он хромал — спасибо Третьему рейху! — и временами бледнел от боли, неожиданно пронзающей его насквозь, его лицо приобретало мрачное, почти отчаянное выражение. Некоторые его нервные привычки, кстати довольно неприятные — например, облизывание губ, бормотание себе под нос, подчеркнутая жестикуляция и постоянное мигание, — намекали, казалось бы, на рассеянность и вялость, но на самом деле по своей природе он был довольно аскетичным человеком, уроженцем Среднего Запада, не поддающимся ни причудам настроения, ни хандре.

Теперь, оставшись один в кабинете (кстати, еще один повод для огорчения: ему назначили в помощь сержанта, но этот парень, молодое энергичное создание, обладал способностью пропадать в самые нужные моменты, вот как сейчас), Литс поднес документ поближе к глазам, непроизвольно создавая пародию на «книжного червя», и пристально прищурился, пытаясь разгадать скрытый в нем секрет.