Ночь, прожитая трижды - Леонид Словин

Моим бывшим коллегам

российским ментам.

Если мы не за себя, то кто за нас? А, если мы только за себя, кто мы? И, если не сейчас, то когда?

Звонок о начавшейся у платформы уголовной разборке поступил в домодедовскую дежурку в начале третьего ночи. Звонила торгашка одной из коммеских палаток с привокзальной площади. У них там работали всю ночь.

— Милиция… — Голос сорвался. — Тут страшно, что творится! Рядом со станцией…

— Что конкретно?..

Женщина уже бросила трубку.

— В машину!..

Домодедовцы запрягли быстро. И ехали тоже. Но, как водится, пригнали уже к трупу.

За опорами переходного моста снег оказался полностью вытоптан. Всюду виднелись следы крови. В стороне валялась яркая трехцветная куртка…

— Вон он!..

Менты на ходу разделились. Часть тут же оцепила место происшествия и труп, остальные устремились дальше вдоль тротуара.

Было поночному безлюдно. Глухой милицейский час. Тускло горели огни.

Далеко бежать не пришлось.

Метрах в пятидесяти впереди виднелись отпечатки шин.

Недавно тут стояла машина.

— Ушли!..

— Не тебя же дожидаться…

Небо еще больше потемнело — дело шло к рассвету.

Все возвратились назад, к переходному мосту через Главные пути. К осмотру не приступали — ждали эксперта со следователем прокуратуры. Руководство. Речь шла все-таки не о краже — об убийстве…

Убитый — корпусной, полнотелый мужчина — лежал на спине. Без куртки. С короткой сильной шеи свисала золотая цепь. Сорочка на груди была разорвана: рану пытались перевязать.

Смертельное ранение оказалось огнестрельным. Слева над соском аккуратное пулевой отверстие окружал серый ободок — след пороховых зерен и копоти.

Стреляли с близкого расстояния…

Борька Качан — коренастый, накачанный молодой мент, в кожаной куртке, в очках, похожий на школьного преподавателя физкультуры — открыл глаза, с трудом оторвал голову от промерзшей перронной скамьи.

Электрички уже не ходили.

Близко сбоку нависал переходной мост через пути, он был пуст. В дальнем конце платформы негромко постукивал скребком высокий мужикуборщик, очищавший асфальт.

Стрелки часов под черным трафаретом «Домодедово» показывали конец второго часа. Выходит, он пробыл в отключке не менее сорока минут.

Неистребимый густой запах креозота, оставшийся от ушедших в небытие деревянных шпал, стоял в воздухе.

Качан нагнулся, содрал смерзшуюся корку снега, приложил к вискам. Снег таял между пальцами — колкий, в черной ледяной копоти…

Тошнило. Виски стянула боль.

Неожиданно он коснулся куртки на груди. «Молния» была расстегнута.

«Господи! Это еще что?!»

Полы оказались разъединены. Между тем он хорошо помнил, что ничего не доставал из карманов. Кто-то сделал это за него.

«Только не это!..»

Рука с хода скользнула вверх, под мышку.

Наплечная кобура была пуста.

Пока он беспомощно лежал на скамье, кто-то расстегнул куртку и вытащил из кобуры его табельный «макаров».

Милицейское удостоверение в верхнем кармане тоже отсутствовало…

Качан поднял голову.

Ночь стояла морозной, бездонноясной.

Самое страшное, что всегда подстерегало и рано или поздно должно было с ним непременно произойти, от чего Всевышний снисходительно и терпеливо его оберегал, в конце концов, все же случилось.

Неотвратимость происшедшего предстала перед Качаном со всей очевидностью.

Конец его недостоверной ментовской жизни, которой он жил все эти годы, которую, бывало, клял на все корки за то, что работает без выходных и проход- ных, за гроши, с утра до ночи, и с которой успел сродниться так, что другой уже не мог себе представить, теперь был предрешен.

Закрепленный за ним 9миллиметровый «макаров» с двумя полными обоймами находился сейчас в чужих руках, и каким образом, и против кого могли использовать с этой минуты его оружие было невозможно представить.

Качан жестко со лба вниз провел рукой по лицу, черная вязаная шапка «бандитка» легла на глаза…

«Все, Борька! Приплыли… Сливай воду!»

* * *

Старт ночной поездке дал начальника розыска, он определил и ее темп. Игумнов позвонил Качану из дежурки:

— Едешь в Домодедово. Прямо сейчас. Все оставь…

Игумнов был не только начальник. «Крестный». «Большой брат». «Пахан.» На ветер слов не бросал.

— Готов. Уже еду.

Задание оказалось несложным: проверить сообщение агента, полученное Игумновым минуту назад:

— Звонил Никола. Он видел там нескольких наркодельцов. Прошлой ночью. Возможно это была только пристрелка. Никола тоже едет. Встретишься с ним у платформы. Расспросишь, оценишь обстановку…

— Понял.

Место начальника отделения по борьбе с незаконным оборотом наркотиков пустовало. Качан считался одним из кандидатов.

Какоето движение у соседней скамьи привлекло внимание.

Серая, средней величины крыса подбирала куски чегото съестного, вмерзшего в ледяное покрытие. Вокруг было попрежнему пустынно.

Высокий мужик уборщик на каширском — конце платформы закончил скалывать лед, взялся за лопату. По ту стороны была темень… С московского торца, напротив, еще сияла привокзальная площадь. Светились огни коммерческих палаток…

Суетливая ночная жизнь, которую Качан застал по приезду в Домодедово, там еще продолжалась. Еще тусовались заезжие проститутки. То одна, то другая иномарка с крутыми накачанными парнями тормозила у освещенных витрин…

Качан приехал первым — Николы на платформе еще не было. Пассажиры томились в ожидании электричек, которые приходили все реже.

Никола обычно добирался последним электропоездом. Потолкавшись у переходного моста, Качан заглянул к знакомым в коммерческую палатку. Называлась она коротко и непонятно:

«АОЗТ „Азас“».

Палатка торговала всю ночь.

— Привет! Не спите еще?!

— Мы?! Ну ты даешь! — Охранник у двери признал Качана, успокоился: Входи, сыщик! — При знакомстве Борька отрекомендовался им частным детективом. — Каким ветром?