Богиня прайм-тайма - Татьяна Устинова

* * *

Ему говорят, что закончен бой

И пора вести учет несбывшимся снам.

Ему говорят, что пора домой.

Дома, по слухам, уже весна.

Максим Леонидов

Во вторник в Кабуле в первый раз пошел дождь.

Низкие тучи, похожие на сгустившийся туман, наползли состороны гор, и казалось, что, если встать на цыпочки, можно потрогать кудлатоесерое небо. Из-за низкой облачности город с утра не бомбили. Тоже первый раз завсе время.

Телефоны не работали уже дней десять. Из крана в крохотнойванной лилась отвратительная желтая вода, нечто среднее по цвету между квасом изнаменитой “ослиной мочой”, которой следует разбавлять бензин.

Одна канистра оставалась нетронутой, на дне другой болталосьпол-литра “пригодной для питья” воды.

Умываться ею в группе считалось смертным грехом, но Ольгавсе-таки умылась, чувствуя себя почти преступницей.

Зеркало было размером с ладонь, с растрескавшейся отстарости и перепада температур амальгамой. Ольга посмотрелась в него, но ничегохорошего там не увидела.

Я вернусь домой и три дня буду лежать в ванне. В оченьполной и чистой ванне. Я даже спать буду в ванне, и есть буду в ней, и питьбуду из нее – столько, сколько захочу.

Она повязала на голову платок, подумала и перевязала по-другому– украсилась. Кофе не было ни капли.

Зато есть надежда, что сегодня будет связь и Они передадутрепортаж в Москву.

Есть бомбежка, нет связи. Нет бомбежки, есть связь.

Может быть, есть.

Она нацепила темные очки и осторожно выглянула в коридор.Там было пусто, и она проворно заперла свою дверь и постучалась в соседнийномер. Произошло короткое шевеление, дверь распахнулась, и волосатая рука,схватив ее за майку, втянула внутрь так стремительно, что она чуть не упала.

Паника поднялась из живота и залила голову и горло. Сталонечем дышать, и сердце, кажется, разорвалось.

– Ты что? Обезумела? – спросил кто-то рядом. – Сколько разтебе говорил, я сам зайду! Что ты шляешься, черт побери!..

Ольга потерла стиснутое горло, подышала открытым ртом.Паника, как удав, чуть расслабила кольца, но совсем не отпустила. Впрочем, онивсе время жили, объятые этой паникой со всех сторон. От нее спасала толькоработа, которой, как назло, в последнее время было мало.

Есть бомбежка, нет работы. Нет бомбежки, есть работа. Да ито не всегда.

– Ники, – сказала Ольга и откашлялась, – ты меня напугал.

– Иди на фиг, – предложил оператор и ушел в крохотнуюкомнатку, точную копию ее собственной, сел там на кровать и стал обуваться, виду него был сердитый. Из-за майки вывалился крест и качался на широкой цепочке унего под носом. Он сгреб его и закинул обратно. Шнурки на армейских ботинкахбыли непомерной длины, и Ники пыхтел, старательно и замысловато завязывая.

Он сам придумал себе это идиотское имя, похожее на кличкусобаки колли. Его звали Никита Беляев, вполне прозаично и очень по-русски. Своепрозаичное русское имя он почему-то терпеть не мог, особенно после “выхода наэкраны” одноименного сериала с белокурой бестией в главной роли, и долгопридумывал, как бы его изменить на иностранный манер. И придумал.

Ники, ужас какой-то!..

Ольга подошла к окну и, чуть раздвинув полоски древнихжалюзи, посмотрела на улицу. Под козырьком гостиницы стоял БТР, и еще один зажелтым углом соседнего дома. Бородатые афганцы в платках в точно таких жеботинках и камуфляже, как у ее оператора, сидели вокруг БТР на корточках.

– Когда же это кончится, твою мать… – бормотал у нее заспиной Ники, прилаживая шнурки.

Ольга отпустила полоски и вытерла о джинсы пыльные пальцы.Пыль была везде – на мебели, простынях, подоконниках, в ушах, в горле, вволосах. Синий кофр “Бетакама” казался серым из-за нее. У Ники в глазахпоявлялось страдание, когда он смотрел на кофр. Камеру он жалел больше, чемсебя, – как все высококлассные операторы.

– У тебя осталась вода?

– Одна канистра и еще чуть-чуть. А кофе есть?

Ники кивнул на тумбочку, и Ольга посмотрела.

Кофе в банке был, даже довольно много, и она чуть-чутьвоспрянула духом.

– Только света с утра не было, – сказал Ники и почесалзатылок, а потом живот под майкой. Они все время чесались, как вшивые. – Какего кипятить без электричества?

Ни на что не надеясь, Ольга повернула резиновый тумблердревнего советского выключателя – все здесь было советским или американским,даже выключатели, – и голая лампочка под потолком засветилась тусклым желтымсветом, нервически задрожала тоненькая проволочка внутри стеклянной колбы.

– Дали! – восхитился Ники. – Ну, не иначе сегодня праздник уних большой. Ты не знаешь, что они сегодня отмечают?

Он поднялся с кровати, потопал ботинками, проверяя, хорошоли они наделись и надежно ли зашнурованы, – иногда от этого зависела жизнь.

Можешь бежать, останешься в живых. Не можешь, останешьсялежать на чужой желтой пыльной земле.

Боб Фелтон погиб, потому что не мог бежать так быстро, какнадо, – у них на глазах упал лицом вперед, и камера отлетела в сторону,подпрыгнула и повалилась набок, как будто тоже подстреленная, и Би-би-си потомдолго пыталась получить его тело, но так и не получила.

Неизвестно почему афганцы решили его не отдавать, и Бобнавсегда остался здесь – в твердой, как камень, растрескавшейся желтой земле.Впрочем, если похоронили в земле, значит, ему крупно повезло.

Боб говорил, что больше всего на свете ему хочетсяанглийского пива. Просто пива и больше ничего. И еще он говорил про своюлошадь, только Ольга позабыла ее имя, какое-то замечательное имя, то лиИзумруд, то ли Кристалл. У него был титул – герцог, кажется, или граф, – и всехэто почему-то очень веселило, и его самого тоже.

“Британия потеряла одного из своих лучших сыновей”, –печально констатировал ведущий новостей Би-би-си в программе, посвященнойоперации “Буря в горах”, – и все. Жизнь и смерть Боба Фелтона больше никого неинтересовали.

Ну и что? Погиб при исполнении служебных обязанностей. Этопросто такая работа.

– Я принесу воды, а ты запри за мной дверь, – распорядилсяНики, перестав чесаться. – Стой и слушай.

Я постучу три раза, тогда откроешь.

– У тебя паранойя.