Забытый сон - Чингиз Абдуллаев

Известно мненье одного ирландца,

что Бог, чей разум никогда не спит,

хранит в себе любое сновиденье,

и каждый сад, и всякую слезу.

Неверный день, и полутьма повсюду.

Пойми я, что осталось ото сна,

который снился мне, и что в нем

снилось, я бы понял все.

Хорхе Луис Борхес «Забытый сон»

Обычно все начинается с телефонного звонка, которыйразрывает тишину и переводит время в другое измерение. И на этот раз, когдазазвонил телефон, стало понятно, что кто-то уже знает о его возвращении вМоскву…

Он прилетел из Рима прямым рейсом «Аэрофлота». Вообще впоследнее время его привычки вдруг стали претерпевать неожиданные изменения.Раньше он предпочитал летать в Рим только «Люфтганзой» через Мюнхен илиФранкфурт. Кроме известной немецкой авиакомпании выбирал еще и «Бритишайруэйз»,однако в последние годы стал пользоваться и другими авиакомпаниями, лишь быдобраться по прямой из одной точки в другую. Правда, не всегда короткий путьоказывался наиболее удобным. В последний раз в августе самолет «Эйр-Франс»вылетел из Мадрида с трехчасовым опозданием и попал в невероятную «болтанку». Всалоне невозможно было устоять на ногах. Он попытался подняться и чуть не упал.Рядом кричали и плакали пассажиры. Некоторые молились. Рейс из Мадрида в Парижпоказался в связи с этим невероятно долгим, а когда они наконец приземлились,выяснилось, что пропал его чемодан. Чемодан нашли через несколько дней, нонеприятный осадок от этого путешествия остался надолго.

Впрочем, в жизни стремительно меняется все, не толькочеловеческие привычки. Прежние отели «Хилтон», когда-то служившие надежнымориентиром роскоши и высокого качества обслуживания, незаметно превратились вмалопривлекательные гостиницы с плохим персоналом. Особенно в Великобритании,где корпорация купила сеть отелей «Стакис», переделав их в «Хилтон». Маркиодежды, которые прежде Дронго нравились, стали чуть ли не символами халтуры.Одежда от Пьера Кардена, производимая в Турции и в Китае, уже давно вызываетпросто смех. Марка Ив Сен-Лорана в новом веке совсем утратила свою былую славу.Вместо роскошного и пышного Ферре в доме Кристиана Диора теперь царитмолодежная мода, которую он не хочет понимать и принимать. Проданы марки Кензои Дживанши. Одним словом, мир вокруг стремительно меняется, как видоизменяютсяи сами города, в которых он живет. Меньше других, пожалуй, меняется Рим,по-прежнему сохраняющий очарование тысячелетних руин и отталкивающий своейобычной безалаберностью и бесхозяйственностью, из-за которых рассыпающиесястарые здания соседствуют с величественными памятниками древних веков.

А более всего за последние годы изменилась Москва, особеннов центре. Вместо прежней гостиницы «Интурист» возводят новое здание, а вместопрежней «Москвы», успевшей стать таким же символом города, как Кремль и Большойтеатр, образовалось пустое пространство. В газетах всерьез обсуждаютвозможность сноса и другой гостиницы — «Россия», бывшей таким же символомсоветской эпохи.

Дронго с грустью воспринимал подобные новости. Создавалосьвпечатление, будто сносят памятники его юности и молодости. Он хорошо помнил,как совсем маленьким приходил вместе с отцом на строительство гостиницы«Россия», как потом много раз останавливался в ней, приезжая в многочисленныестоличные командировки, как встречался там с женщинами, которых любил. А теперьэта громада почему-то должна исчезнуть, как канула в Лету легендарная «Москва»,с которой тоже была связана большая часть его жизни.

Изменился и Баку. Старый город теперь превращен в царствоновых офисов, где бессовестные строители возвели новые дома на месте столетнихфундаментов, безжалостно уничтожив прежние строения. Самое обидное, что средилюдей, получивших разрешение на строительство в старом городе, было многокоренных жителей Баку, казалось бы, обязанных защищать его историческое иархитектурное наследие. Вокруг старого города тоже выросли новые дома.Бессовестная власть давила на архитекторов, заставляя их принимать иподписывать чудовищные по своему замыслу решения, когда перед двадцатиметровымпамятником возникает новое здание или появляются высотки, которые заслоняютживущим по соседству людям солнце и небо. Безжалостно разрушаются продуманныеплощади и скверы, вырубаются деревья, сносятся старые бакинские дворы.

Дронго по-прежнему жил странной жизнью на три дома: в Римеего ждала Джил и дети, в Баку оставались родители, а в Москве у него быларабота, которой он иногда позволял себе заниматься. В этом было что-тоиррациональное, невозможное, но в то же время это была единственно возможнаяситуация, в которой он мог существовать, не опасаясь постоянно, что кто-то используетего родных и близких.

Иногда ему казалось, что жизнь, сложившаяся такимневероятным образом, может служить примером для других, как не нужно устраиватьсвою судьбу. Он часто встречал знакомых и друзей по прежней жизни, которыеостались в прошлом. Иногда это бывали достаточно забавные, интересные встречи.Иногда — не очень. Образ его жизни требовал знания многих людей, их привычек,особенностей характеров, внимательного анализа их поступков. Но чем большеДронго узнавал людей, тем более становился замкнутым и мрачным. Знания умножаютскорбь — эту истину он освоил еще много лет назад.

В этот вечер Дронго принял горячий душ и уселся в кабинете,чтобы проверить последнюю почту, поступившую по Интернету, когда раздалсятелефонный звонок. Он невольно поморщился, глянув на часы, поскольку не любилнеожиданных звонков. Они всегда несут разрушение, выбивая из привычной колеи.Вот и теперь вроде бы никто не знает, что он прилетел в Москву, и тем болееникто не должен звонить ему в половине десятого вечера. Никто, кроме…

Наконец он ответил. И услышал знакомый голос своего друга инапарника Эдгара Вейдеманиса:

— Здравствуй, Дронго.

— Добрый вечер. Откуда ты узнал, что я прилетел? Ты звонилДжил?

— Нет. Я сделал проще: позвонил твоему водителю и узнал,когда ты прилетаешь. Ты ведь по-прежнему не любишь сам садиться за руль. А ЛеняКружков заказал для тебя ВИП-зал.

— Мне следовало догадаться, — ворчливо заметил Дронго, —кажется, я теряю квалификацию. Если так пойдет и дальше, придется предупредитьводителя и Леню, чтобы никому не говорили о времени моего возвращения.

— Они никому и не говорят, — не обиделся Эдгар, — толькомне. Они считают, что я единственный человек, которому ты иногда можешьдоверять.

— Не нужно обижаться. Я говорю вообще и на будущее.

— А я говорю только о тебе.

— Знаю. Что-нибудь случилось?

— Я бы не стал тебя сегодня беспокоить, — сказал Эдгар, — номеня просили об этом звонке все последние дни. Точнее, две недели. Только я нехотел звонить тебе в Италию — ты так редко вырываешься к ним.