Формула алхимика - Игорь Лебедев Страница 10

Наконец натурщица появилась из-за ширмы — растрепанная, с мокрыми глазами.

— Не существовало… — поправилась она.

— Каким вы нашли Крючина на той встрече?

Глебова села за миниатюрный столик, установила зеркальце и принялась приводить в порядок копну рыжих волос. К ней постепенно возвращалось самообладание.

— Пожалуй, он был обеспокоен… Точнее, возбужден — не мог говорить ни о чем другом, кроме этого своего эксперимента, все восхвалял учителя… Говорил, что они изменят мир…

— Прошло уже четыре дня, — отметил Ардов. — Вас не удивило отсутствие вестей от него?

Глебова бросила на сыщика полный недовольства взгляд, но удержалась от колкости.

— Во-первых, он предупредил, что во время опыта будет неотлучно торчать в лаборатории — а опыт должен был продлиться несколько дней.

— А во-вторых? — спросил Ардов, когда счел, что пауза затянулась.

— А во-вторых… мы поссорились, — призналась Глебова упавшим голосом.

Помолчав, она обвела глазами каморку:

— Крючину не нравилась моя работа, он требовал, чтобы я ее бросила.

— А вы?

— А что я? — она вспыхнула. — Я сирота! На какие средства прикажете существовать?

Было видно, что эта тема уже давно стала для девушки предметом раздражения, с которым она не сумела справиться и на этот раз. Отвернувшись, Глебова принялась нервными движениями заталкивать в сумочку дамские мелочи, валявшиеся на столике.

— У вас нет родных? — спросил Ардов дрогнувшим голосом.

Несколько лет назад он сам потерял отца при весьма трагических обстоятельствах и потому испытывал особую приязнь к людям, пережившим потерю близких.

— Дядя еще жив, — уточнила Глебова, — но он сошел с ума. Когда-то он был ученым, путешествовал по Индии… Искал секреты вечной жизни. Однажды ему дали там отведать какое-то зелье, и…

— И что же случилось?

— Он считает, что ему открылись тайны мира. Возможно, это и так, но… расплата оказалась жестокой. Дядя лишился рассудка.

— Где он сейчас?

— В лечебнице для душевнобольных святого Николая Чудотворца.

— А у Крючина остались родные?

— Он тоже сирота. Говорю же вам, денег не хватало на самое необходимое! Собственно, поэтому он и связался с этими негодяями.

— О ком вы?

После секундного замешательства Глебова развернулась, приблизилась к Ардову и горячо зашептала:

— Они хотели получить от него краску! Он же химик. Краску для изготовления ненастоящих денег.

— Фальшивых?

— Да! Он говорил мне, что для банкнот необходим совершенно особенный состав и он знает, как его получить. Я умоляла его порвать с этими негодяями, и он обещал…

Глебова на мгновение замерла, словно постигла какую-то тайну.

— О господи! — воскликнула она и приложила ладони к губам. — Да ведь это же из-за нее! Из-за этой краски! Он отказался — и его убили! Чтобы он не рассказал о них полиции!

Губы девушки задрожали, она плюхнулась на стул и опять зарыдала, закрыв лицо руками.

— Получается, это из-за меня? Из-за меня его убили! Ведь он хотел, чтобы я не нуждалась в деньгах… Он пошел на преступление из-за меня! Но совесть удержала его в последний момент. И вот — расплата… Боже мой, какой ужас…

Ардов выждал паузу.

— Скажите, а вы видели кого-то из тех негодяев?

— Фальшивомонетчиков? Никого…

Спохватившись, Глебова вскочила:

— Нет, одного мельком видела, — проговорила она с готовностью, вытирая платком глаза. — Худой, лысый, моего примерно роста. Подбородок чуть снесен в сторону, а вот здесь шрам… — Глебова ткнула себе под нижнюю губу, указывая местоположение шрама, — такой… в виде треугольника.

Каморку Крючина в Щепяном переулке по требованию чинов полиции отомкнула хозяйка, проживавшая тут же, на кухне. Сдачей неказистых комнат вдова надворного советника выгадывала себе лишнюю копейку на жизнь. Ничего полезного о постояльце она сообщить не сумела: уходил рано, возвращался поздно, девушек не водил. Даже кипяток не всякое утро спрашивал. Человеком был сдержанным, малообщительным. Однажды надавал тумаков младшему дворнику Гринякину за то, что тот в пьяном виде сбросил с лестницы кошку на голову постоялице из комнаты во втором этаже. Перепуганное животное сильно оцарапало лицо девушке, даже доктора приглашали.

Таких историй у хозяйки оказалось с избытком, и она с готовностью принялась живописать угрюмый быт дома. Не сразу, но все же ее удалось выпроводить.

Вещей в каморке оказался минимум: топчан, покрытый одеялом, пустой одежный шкаф, грубо сколоченный стол с табуреткой да этажерка с книгами. Керосинка почти пуста.

— Как видно, наш Крючин был совершеннейшим аскетом, — пробормотал Илья Алексеевич.

— Не понимаю: он успел приступить к работам для этих блинопеков[16] или отказался не начиная? — Жарков пытался уточнить обстоятельства, предшествовавшие смерти молодого человека. Он перебирал имевшееся на столе химическое оборудование, которое, впрочем, было столь примитивным, что говорить о каких-то серьезных изысканиях не приходилось.

— Из показаний Глебовой этого понять не удалось, — ответил Илья Алексеевич.

— Как она вам вообще показалась? Есть миндаль?

Упоминание миндаля не было странным. Ардов обладал редким расстройством перцепции, при котором сигналы для одних сенсорных зон вполне могли отозваться раздражением в других. В частности, звуки для Ильи Алексеевича имели свои цвета, а зачастую и вполне выраженный вкус. Нет-нет да и называл он выкрашенный зеленой краской забор «соленым», а гудок парохода «портером», имея в виду вкус английского пива, которое однажды подали у Баратовых для запивания устриц.

С этими внезапными вкусовыми фейерверками во рту Ардов вполне наловчился справляться, используя в особо сильных случаях микроскопического размера пилюльки, которые носил в трех стеклянных колбочках, закрепленных в наручи на левом запястье. В каждой колбочке был особый вкус, который применялся сообразно букету, образовывавшемуся на языке и становившемуся нестерпимым. Что до горечи миндаля, то она растекалась по языку чаще обычного и, как правило, дополняла основной вкус, вызываемый голосом собеседника. Как уже давно сумел отметить Ардов, миндаль сопровождал беседу с человеком, который по какой-либо причине вел себя неискренне. Выглядело это совершеннейшей сказкой, и сам Илья Алексеевич долгое время отгонял от себя такую оценку собственных свойств. Ну нельзя же, в самом деле, всерьез верить, будто бы кто-то в состоянии чувствовать вкус неправды буквально на языке! — вполне разумно убеждал себя сыщик. И тем не менее раз за разом он имел возможность убеждаться, что привкус миндаля появлялся во рту неспроста. Профессор Лунц, долгое время наблюдавший Ардова в швейцарской клинике, сделал предположение, что слова, осознаваемые человеком как лживые, сообщают голосу особые вибрации, в чьем бы исполнении они ни звучали. Вот на эти-то неуловимые вибрации якобы и отзывались непроизвольным образом вкусовые рецепторы во рту Ардова.

Конец ознакомительного фрагмента