Сделка Райнемана - Роберт Ладлэм Страница 10

Четыре минуты спустя остатки эскадрильи шли уже чистым, безоблачным полуночным небом, казавшимся особенно ясным в условиях субстратосферы с ее разреженным воздухом. Сияли неправдоподобно яркие звезды, лила свой свет невероятно огромных размеров луна.

Путь был свободен.

– Штурман, – раздался в наушниках усталый голос заместителя командира, – будьте добры дать курс. На Лейкенхит. Какое-то время никто ему не отвечал. Потом он услышал:

– Штурман убит, полковник. Нельсона нет больше в живых. – Это сообщил пулеметчик.

Вдаваться в подробности не было времени.

– Выполняйте команду, экипаж-три! – приказал полковник, находившийся во второй машине. – Навигационная карта у вас.

Курс был дан. Уцелевшие бомбардировщики, сгруппировавшись, сбавили высоту и, скользя под облаками, повернули в сторону Северного моря.

Прошло пять минут... семь... двенадцать... А потом и все двадцать. Видимость была прекрасная, и они должны были бы заметить побережье Англии по крайней мере минуты две назад. Пилоты недоумевали. Кое-кто из них поделился сомнениями с полковником, взявшим на себя теперь командование эскадрильей.

– Третий, вы точно выверили курс? – спросил он.

– Разумеется, полковник, – послышалось в ответ.

– Есть ли у кого замечания? – обратился командир к штурманам других боевых машин.

Оказалось, замечания были. Курс, высказывалось мнение, нуждался в корректировке.

– Дело, по-видимому, не только в координатах, полковник, – заметил вдруг капитан из бомбардировщика номер пять. – Мне, например, не удалось следовать в точности вашему распоряжению.

– О чем, черт подери, вы толкуете?

– Согласно вашим указаниям, мы должны держаться курса два-три-девять. Но на приборе у меня другие данные. Думаю, в нем какие-то неполадки...

Ему не дали договорить: в наушниках, перебивая друг друга, зазвучали голоса остальных пилотов поредевшей эскадрильи.

– У меня – один-семь...

– Я иду курсом два-десять-два. Мы движемся прямо на...

– О Боже, на моем индикаторе – шесть-четыре...

– А я и не смотрю на стрелки: они показывают невесть что. И затем наступила тишина. Все вдруг поняли. Поняли, что случилось нечто такое, что никак не укладывается в голове.

– Полагаться на приборы больше не будем, – прервал затянувшееся молчание командир эскадрильи. – Попробуем так дотянуть до базы.

Облака наверху расступились. Ненадолго, но и этого было Достаточно, чтобы сориентироваться по солнцу.

– Вроде бы мы летим строго на северо-запад, полковник, – послышался в наушниках голос капитана из машины под номером три.

И снова – молчание. Опять же прерванное полковником, который сказал:

– Я поговорю сейчас кое с кем. Проверьте, у кого сколько горючего. Хватит на десять-пятнадцать минут, как у меня?

– Мы давно уже в воздухе, полковник, – отозвались с машины номер восемь. – Указанное время для нас – предел, больше нам не протянуть.

– Я полагаю, мы сбились с курса минут пять назад и теперь кружим на месте, – высказал мнение пилот бомбардировщика под номером восемь.

– Думаю, это не так, – возразили с самолета номер четыре. Полковник, находившийся в машине под номером два, на частоте, предусмотренной лишь для экстренных случаев, попытался связаться по радио с Лейкенхитом.

– Вы совсем близко от нас, насколько мы можем судить, – услышал он английскую речь. – А если точнее, в ничейной зоне, неподалеку от прибрежной оборонительной линии. И держите курс на Данбар, у шотландской границы. Как занесло вас сюда, полковник? – Хотя говоривший был явно взволнован, он четко формулировал свои мысли.

– Господи помилуй, не имею понятия! Можем мы где-то тут сесть?

– Наши посадочные полосы не приспособлены для приема стольких машин одновременно. Если бы речь шла об одной или двух, тогда другое дело.

– Заткнись, сукин сын! И немедленно дай курс!

– Но мы и в самом деле не в состоянии принять вас...

– Перестань трепать языком! Нам и так изрядно досталось! И топлива едва ли хватит и на шесть минут! Давай же, я жду!

Тишина в наушниках длилась четыре секунды. А затем заговорили из Лейкенхита – твердо, решительно:

– Полагаем, вы находитесь вблизи побережья Шотландии. Сажайте самолеты на воду... Мы постараемся прийти к вам на помощь, ребята!

– Лейкенхит, мы – это одиннадцать бомбардировщиков! А не стая уток!

– У вас нет времени, командир эскадрильи... Это все, что сможете вы сделать, исходя из реально сложившейся обстановки. И ко всему прочему мы не посылали вас туда. Садитесь же прямо в море. Остальное – наша забота... И да хранит вас Господь!

10 сентября 1943 года

Берлин, Германия

Министр вооружений Германии Альберт Шпеер поднимался по ступеням министерства воздушных сил, расположенного у Тиргартена. Он не замечал, что струи проливного дождя хлестали его по лицу, что его плащ расстегнулся, а китель и рубашка промокли. Министра душила ярость. Она буквально бесила его.

Безумие! Непростительное безумие!

Промышленные ресурсы Германии были на исходе. А ведь он может разрешить проблему. Необходимо привлечь весь промышленный потенциал оккупированных стран, их ресурсы рабочей силы. Нужны рабы!

Производство падает, актам саботажа нет конца.

А чего еще ждать?

И вот теперь пришло время жертв! Гитлер не может уже больше быть всем для народа, кумиром для всех! Он не дал людям ни роскошных «мерседесов», ни оперных театров, ни первоклассных ресторанов. Зато у Германии танки, снаряды, корабли, самолеты. А это для фюрера – главное!

Но ему так и не удалось изгладить из памяти людской революцию 1918 года.

До чего же нелепо все! Человек, по воле своей созидавший историю и уже приближавшийся к осуществлению абсурдной идеи создания тысячелетнего рейха, вовсю спекулировал на многовековых чаяниях необузданной черни и недовольных масс.

Шпеер размышлял о том, сумеют ли будущие историки отметить сей факт. Смогут ли они осознать в полной мере, как нелегко было Гитлеру удерживать свою власть над соотечественниками. Какой он испытывал страх, когда узнавал, что производство потребительских товаров упало ниже прогнозировавшегося уровня.

Какой-то бедлам!

И все же он, рейхсминистр вооружений, держит под контролем ситуацию, сколь бы ужасной она ни была. И помогает ему в этом его вера в то, что время работает на него. Ждать осталось каких-то несколько месяцев, самое большее – шесть.