Любовь-морковь и третий лишний - Дарья Донцова Страница 10

Я обернулась и увидела на колченогом столикевесь необходимый реквизит: жестяной поднос, на нем фарфоровую емкость в видепузатой «бомбочки» и чуть поодаль бутылочку с газировкой.

– Внимание, музыка, – вновь ожилгромкоговоритель.

Я, ощущая легкий испуг, быстро схватилабутылочку. Как правило, пластиковая тара закрыта просто насмерть, у меня нехватит сил, чтобы свернуть пробку. Ну неужели Алиса не могла сама налить воду вчашку!

Но голубая крышка неожиданно легко поддалась,обрадовавшись, я плеснула воду в фарфоровую «бомбочку» и услышала раздраженное:

– Горничная! Жанна, блин, ты где?Жанна!!!

Вцепившись в холодный поднос, я шагнула насцену, свет софитов ударил в лицо, зрительный зал напряженно молчал, и напервый взгляд казалось, что там, в темноте, никого нет, но я очень хорошознала: за яркой полоской прожекторов находятся люди, все они сейчас уставилисьна меня.

Еле-еле передвигая ставшие каменно-тяжелыми иотчего-то негнущимися ноги, я пошла к креслу, в котором восседала фигура,облаченная в синий атлас, с маской на лице. Разглядеть внешность баронессы былосовершенно невозможно, я обратила внимание на ее волосы, ярко-рыжие, прямые,красиво блестевшие в электрическом свете.

Так, теперь реверанс. Чашка поехала поподносу, с огромным усилием я сумела удержать ее и протянула поднос баронессе.

– Туда, Амалия, туда, – послышалсякапризный голосок.

Потом красивый пальчик, украшенный огромнымперстнем, ткнул в сторону крохотного столика. Я осторожно уместила на немреквизит и, сделав еще раз реверанс, пошла назад, чувствуя, как тонкое платьепротивно прилипло к потной спине. Зрители, очевидно, потеряли к горничнойвсякий интерес, потому что баронесса принялась восклицать с фальшивым пафосом:

– Вода! Вот единственное, чего можно отних дождаться! Стакан, нет, чашка! Боже, как смешно! Пить или не пить? Возьму –унижусь, пренебрегу – измучаюсь от жажды!

Оставив баронессу решать почти гамлетовскиевопросы, я нырнула в кулису и, не замеченная никем, добежала до гримерки.Следовало признать: затея удалась на все сто процентов, расчет Жанны оправдалсяполностью.

Радуясь удаче, я некоторое время посидела вкресле, унимая дрожь в теле, торопиться было некуда, до конца второго актамного времени, потом повесила платье в шкаф, поставила на место туфли, положиламаску. Все это я проделывала под непрерывный бубнеж громкоговорителя.

– Любовница, на выход. Алиса, приготовьполотенце. Дайте музыку! Где Соня? Отчего.., а.., а.., а!

Резкий вопль ударил по ушам, я вздрогнула.

– Занавес, занавес, занавес, –метался крик.

Я стала быстро всовывать ноги в сапоги, но,как назло, не застегивалась «молния». Проклиная некстати заевшую железку, ядергала ее туда-сюда, но без всякого результата.

Дверь гримерки распахнулась.

– Жанна, – завопил какой-томужик, – живо к Батурину!

Я замерла и мигом оценила ситуацию. Стоюспиной ко входу в весьма пикантной позе, вошедшему видно, простите, конечно, заподробность, одну обтянутую джинсами попу. Каким образом он догадался, что вкомнате находится Жанна? Да по шевелюре!

Мелко вьющаяся копна искусственных волоссейчас свисает до полу.

– Жанка, слышишь!

Я покивала головой.

– Живо к директору.

– М-м-м!

– Быстрей!

– М-м-м.

– Он бесится!

– М-м-м.

– Хорош мычать, беги давай!

– Ща, – просипела я, – ща, кха,кха, кха, кажется, я простудилась, голос-то как изменился от ангины.

– Поторопись, – велел дядька иисчез.

Я выпрямилась, черт с ними, с сапогами. Чтоделать, а? Идти к директору? Он мигом заметит подмену. Ледяная рука сжалажелудок. Ну с какой стати я согласилась на идиотское приключение? Чуяло ведьсердце, беда приключится.

Дверь заскрипела и начала тихо открываться.

Я сдернула с головы парик, сунула его в шкаф исела на обшарпанную табуретку.

– Жанна, – взвыл лысый мужик, входяв гримерку, – ну сколько можно… Ой, а где Кулакова?

– Сама ее жду, – максимальноспокойно ответила я.

– Только что же была здесь!

– Верно, – подхватила я, – онавелела мне: «Посиди, Лампа» – и исчезла, фр-р-р, и нету! Костюм швырнула идеру!

– А вы кто? – начал хмуритьсядядька.

– Я?

– Ну не я же! Что вы делаете в гримерной?

– Так Жанну жду!

– Зачем?

– Почему я должна перед вамиотчитываться? – нагло схамила я, ожидая, что лысый обозлится и заорет:«Убирайтесь отсюда немедленно».

Вот тогда я получу право с гордо поднятойголовой покинуть помещение, но он поступил по-иному, на его лице появиласьсамая приветливая из всех возможных улыбок.

– А потому, душечка, – пропелон, – что вы видите Юлия Батурина, и все происходящее за кулисами являетсямоей головной болью. Живо отвечайте, чем вы тут занимаетесь?

Я опять вспотела и завела:

– Понимаете, Юрий…

– Юлий, – перебил меняБатурин, – Юлий, как Цезарь. Очень не люблю, когда коверкают мое имя.

– Простите, я не хотела вас обидеть.

– Ничего, продолжайте. Вы кто?

– Евлампия Романова, для близких простоЛампа.

В театр меня пригласила Жанна, мы дружим.

– У этой обезьяны есть подруги? –скривился Юлий.

– Ну…

– С чего бы это Кулаковой всех в гримеркутащить?

– Я не все.

– Уже понял! Цель вашего визита?

– Я хотела устроиться на работу, –ляпнула я.

– Вы актриса?

– Нет, нет, Жанна говорила, что тут естьвакансия…

– Гримера?

– Верно!

– Значит, вы гример?

– Да, да.

– А с волосами справитесь?

– Обожаю создавать прически, – лихосолгала я.

– Образование какое?