И все-таки она красавица - Мишель Бюсси Страница 10

История Лейли

Сегу, о котором вы, дорогой сосед, наверняка никогда не слышали, это маленький городок в двухстах километрах от Бамако, но в пяти часах езды автобусом. Кажется, что дорога не может вырваться из города, словно столица растет быстрее, чем движутся машины. Конечно, они в конце концов берут верх и попадают в одиночество пустыни. Но Сегу – в первую очередь река, Великий Нигер. Он шире города, он почти как море. Мы жили в хижине в квартале гончаров, у реки. Мои отец и мать делали горшки, вазы, кувшины из глины, которую брали на берегу. Свои изделия они продавали туристам, которых до революции 1991 года было немного, так что приходилось иметь дело с путешественниками-перекупщиками.

Главными людьми в Сегу были владельцы пирог. Они ловили рыбу – основную нашу пищу, плавали по реке до городов Мопти и Кумикора, но самое главное – перевозили людей с берега на берег, потому что на Нигере на тысячу километров нет ни одного моста. Жители курсируют со своей едой, деньгами, камнем, лесом, кирпичом и животными. На каждой стороне – по огромному базару, они никогда не закрываются, там полно ослов, собак, встречаются даже верблюды, если туарег решается доехать до города, ребятишки окружают его, будто это сказочная диковина.

Пирога причаливает, и самый шустрый предлагает украшения, горшки, сигареты, презервативы и много чего еще…

Я шустрее всех! Мальчишки, может, и бегают быстрее за мячом, но я всегда опережаю их, бросаюсь в реку, бреду по пояс в воде, несу сумку в высоко поднятой руке, улыбаюсь, смеюсь, кричу. Да, Ги, я была самая отважная и продавала горшков больше, чем все мои кузены вместе. На реке меня знали, окружающих забавляло, как я барахтаюсь, благодарю – спасибо-спасибо-спасибо! – ловлю на лету африканские франки и складываю их в висящий на шее кошелечек. С шести до одиннадцати лет я была маленькой принцессой пляжа Сегу, любимицей владельцев пирог и рыбаков. Я приносила им воду в бутылках, финики и кокосы. Босоногая торговка восхищала взрослых, полудевочка-полурыба, неутомимая, как прилив.

Красные бляшки высыпали апрельским утром, за две недели до моего одиннадцатого дня рождения. Сначала я заметила сыпь на животе, как от укусов пиявок, потом пятна большего размера на ногах, спине, ягодицах… Пострадала вся нижняя половина тела, до сосков. Очень скоро пятна начали сливаться, как плесень, и папа отвел меня в диспансер за собором. Доктор – француз в холщовых штанах и рубашке, проживший в Сегу тридцать лет, но так и не привыкший к жаре, – осмотрел меня и успокоил. Ничего страшного, обычная аллергия, вода в реке жутко грязная, нужно бы запретить детям купаться, женщинам – стирать белье, а животным – гадить. Но все-таки будет лучше съездить в Бамако и проконсультироваться в больнице Туре.

Меня обследовали, сделали анализы, потом пришла женщина и напугала меня своей милой улыбкой. Из окна палаты были видны президентский дворец на холме Кулуба и университет, где я не буду учиться. Дама долго разговаривала с папой и объяснила нам, что у меня кожная болезнь. Она легко лечится, пятна исчезнут сами собой, если я перестану плавать в Нигере и жариться на солнце. Моя кожа стала очень хрупкой, солнце могло оставить на ней шрамы на всю жизнь. «Придется подождать, пока организм не вылечит себя, – сказала медсестра, протягивая мне листок бумаги, расчерченный в клеточку синими чернилами. – Месяца через три поправишься». Каждый вечер я зачеркивала простым карандашом число в календаре.

Сначала я не понимала, что такое три месяца и как это – не бывать на солнце. Папа старался развеселить меня, всю дорогу домой щекотал листьями баобаба, которыми торгуют на остановках женщины, позвонил в Сегу. Мама и кузены приготовили хижину для меня одной – с подушками, длинными простынями и плетеной мебелью. Папа подарил мне куклу, купленную на рынке в Бамако, и крошечный сервиз, который сделал сам.

– Ты проведешь здесь почти сто дней, моя принцессочка.

В хижине было небольшое круглое окошко, и все мои игрушки и покрывало разложили в противоположном углу. В тени.

– Мы позаботимся о тебе, Лейли. Все мы. Сто дней пройдут быстро, и ты снова будешь играть с подружками и бегать быстрее бамбар [25].

Значит, меня здесь запрут?

Все ушли, и я осталась одна. Мне строго наказали избегать круга света на полу, и я медленно двигалась вслед за обжигающим солнцем.

Так прошел день. К концу его я смертельно соскучилась. Мне было трудно вообразить, что эти три месяца заключения в глиняной тюрьме станут лучшими в моей жизни.

Но нам ничего не дается даром, и те же три месяца стали причиной всех моих бед. Проклятием за то, что захотела прикоснуться к счастью.

7

10:29

– Что вам взять, босс?

Лейтенант Жюло стоял в очереди в «Старбакс», прижав телефон к уху. Майор Петар Велика сказал со смесью удивления и досады в голосе:

– Я не передумал после того, как ты ушел, малыш. Кофе! Я буду кофе.

– Хорошо, патрон, но мне нужен более… развернутый ответ.

Ответом стало недоуменное молчание, и лейтенант почувствовал себя учителем, задавшим простейший вопрос ученику, который даже смысла его не понял. Он попробовал уточнить, проявив чудеса дипломатического такта:

– У них тут широкий ассортимент, патрон. Предпочитаете «Гватемала Антигуа»? «Органик Эфиопия»? «Кати Бленд»? Или…

Примирительный тон не сработал – майор взорвался, не дав подчиненному закончить перечисление:

– Разберись сам! Господи, когда мне хочется кофе, я иду в бар и заказываю хозяину черный, не спрашивая, вырастили его в Мозамбике или смололи в Непале!

– Ладно-ладно, не злитесь, все будет хорошо! – Жюло огорченно покачал головой.

Он много лет не был в баре, зато обожал «Старбакс», где люди разного возраста тихо-мирно ждали свой заказ, студенты ели с подносов, клерки в галстуках поглощали завтрак, не отрываясь от ноутбуков, бабульки с гурманским удовольствием выбирали маффины и чай. Очередь двигалась медленно. Жюло пытался решить проблему кофе для майора. Петар Велика завораживал его. Самому Жюло всегда было трудно сделать выбор, ему требовались доказательства, он выводил сумму данных, прежде чем выстроить гипотезу, чувствовал себя мощным процессором, способным, увы, только на запрограммированные рассуждения.

Петар же руководствовался инстинктом, плевал на объективные свидетельства, мог мгновенно выделить нужное, «клал с прибором» на психологические теории и через три слова просчитывал личность подозреваемого. Жюло ужасно хотелось провести хоть одно расследование в манере Петара – дилетантскими методами ворчливого легавого-мизантропа, трудолюбивого муравья, разгильдяя, не пугающегося трудностей, делающего ошибки и как ни в чем не бывало начинающего все сначала.

Наконец девушка с торчащим из-под зеленой бейсболки конским хвостиком широко улыбнулась и записала его заказ.

Стефани. Имя было вышито на фартуке, над левой грудью.