Любимец женщин - Себастьян Жапризо Страница 10

С первых же дней он всегда находил предлог, чтобы оставить меня вечером на работе позже других. То исправить макет, то переделать иллюстрацию - чего он только не придумывал. Поначалу он ограничивался комплиментом по поводу моего туалета или цвета глаз - что уже само по себе было мне неприятно, ведь чтобы посмотреть мне в глаза, он брал меня за подбородок, - но очень скоро он осмелел до того, что, бывало, шлепал меня по мягкому месту или трогал за грудь, утверждая, что делает это без задней мысли, потому что он, дескать, старше меня вдвое.

Давать отпор я не осмеливалась, но день ото дня все с большей тревогой ожидала конца рабочего дня, а по ночам мучительные воспоминания не давали мне уснуть. И не с кем было поделиться. Я была чересчур робка, чтобы иметь друзей, а родители - те ничего бы не поняли. В их глазах господин Северен был уважаемым человеком, которого им было лестно поприветствовать на улице и который в любом случае заслуживает нашей благодарности уже за то, что нанял меня.

Как-то ноябрьским вечером, когда дождь хлестал по стеклам, он обхватил меня за талию и попытался поцеловать. На этот раз я стала сопротивляться, но чем яростней я отбивалась, тем сильнее он распалялся - на мне уже затрещала одежда, и под конец я расцарапала ему лицо.

Мне удалось обежать вокруг своего стола и отгородиться им. На столе стояла единственная горевшая во всем зале лампа. Господин Северен, весь багровый, шумно дышал, и я, приводя себя в порядок, с испугом взирала на четыре кровоточащие полосы, которые оставила на его лице моя рука.

Отдышавшись, он злобно прошипел:

- Ах ты, вертихвостка! Ты знаешь, что мне ничего не стоит вышвырнуть тебя на улицу?

Он взял со стола проект объявления, который я только что закончила. Даже не взглянув на него, он разорвал его на четыре части и бросил на пол, сказав мне с гнусной, как оскал гиены, ухмылкой:

- Не пойдет!

Назавтра и в последующие дни повторялась та же история. При всех он сухо отдавал мне распоряжение остаться, чтобы закончить работу. А когда остальные уходили, являлся мучить меня. Невзирая на мои мольбы, он тискал меня, лез под юбку, нашептывал на ухо мерзости, и мне лишь огромным напряжением сил удавалось вырваться. После этого он рвал в клочки мои рисунки и приговаривал:

- Не пойдет.

Я пригрозила ему, что пожалуюсь самому патрону, который, к несчастью, никогда не бывал в агентстве. В ответ он лишь злорадно усмехался: кому, дескать, поверят, ему или мне? Меня примут за истеричку, только и всего. Не знаю, поймут ли меня сегодня - то была эпоха экономического развала, забастовок, безработицы. Мои родители, у которых я была поздним ребенком, были старые и почти без средств к существованию. Я боялась, что другой работы найти не смогу. И настал вечер, когда я дала заголить себя и завалить на свой же рабочий стол. Пока он брал меня, стоя, как зверь, между моими свисающими ногами, боль была ничто - я плакала от стыда.

Невинность?

На протяжении месяцев каждый вечер, то в агентстве, то у него дома - лиха беда начало, разве нет? - я укладывалась на спину, на живот, становилась на четвереньки, подчинялась всем его прихотям.

Мне не исполнилось и двадцати лет, а невинности во мне сохранилось не больше, чем в подстилке.

- Мерзавец! Каков мерзавец! - возмущенно восклицал Венсан, в возбуждении меряя шагами фургон.

Наконец он сел, пытаясь взять себя в руки. Я подошла к нему, утирая слезы. Одного он не мог взять в толк:

- И ты за него пошла замуж?

Я печально ответила:

- Он этого потребовал. Перейти в его полное распоряжение. И потом, ты ведь знаешь, что такое маленький городок.

- Мерзавец! Каков мерзавец! - снова заладил Венсан. Не выдержав, я обвила его руками за шею:

- Ну так отомсти за меня! Накажем его!

Уж и не знаю как, но в порыве чувств я очутилась верхом на его коленях. Я целовала его, прижималась к нему и даже не заметила, как мои руки забрались к нему под тенниску. Как сладостно было касаться его кожи, как это было чудесно - испытать наконец желание любить! Да простит меня небо - утратив всякое целомудрие, я стонала ему в ухо:

- Пожалуйста, ну пожалуйста, сделай со мной то, что ты сделал с Лизон!..

Еще не вполне придя в себя после моих откровений, он какое-то время уклонялся, борясь с собственным желанием, но очень скоро я отыскала губами его губы, он сжал меня в объятиях, и я почувствовала, что его словно увлекает прорвавшим плотину потоком. Когда мы слились в поцелуе, все вокруг поплыло, и мы рухнули поперек койки. Одна его рука расстегивала у меня на спине подвенечное платье, другая с восхитительной властностью поползла по моим бедрам вверх. Я поняла, что моя песенка спета, и закрыла глаза.

Увы, почти тут же Венсан привстал и замер, вглядываясь в темноту за дверью фургона. Бесцветным голосом он спросил:

- Ты слышала?

Я не поняла, что именно. С горящими щеками, в задранном до пояса платье я стала вслушиваться вместе с ним, но не уловила ничего, кроме рокота прибоя. А он с испугом воскликнул:

- Собаки!

Он спрыгнул на пол и закричал, срывая со лба лейкопластырь:

- Они нашли меня! Окружают!..

И огляделся вокруг, как бы прикидывая, через какой выход удирать, потом его взгляд снова остановился на мне. На миг глаза его затуманились грустью и сожалением, и он пробормотал:

- Так наверняка будет лучше. Прощай, Эмма.

Когда он поворачивался к открытой двери, я вскричала: "Нет!" - и попыталась удержать его за ноги, но безуспешно. Я свалилась на пол, он выскочил наружу. Словно высветленная вспышкой судьбы, на глаза мне попалась лежавшая на матрасе двустволка лесника. Схватив ее, я поднялась и бросилась за ним вдогонку.

Перебираясь через дюну, он поскользнулся, и дистанция между нами сократилась. Спускаясь к нему, я кричала: "Нет! Венсан, умоляю тебя!.. Остановись!" - и растрепавшиеся волосы лезли мне в глаза. Он не остановился, даже не оглянулся. Я нажала на один из спусковых крючков. Не помню, чтобы я хотела этого. Я потеряла равновесие, - то ли запуталась в полурасстегнутом платье, то ли оступилась на своих шпильках, - и заряд ушел куда-то в сторону багрового солнца. Я впервые держала в руках ружье. Звук выстрела поднял в воздух с побережья тучу чаек и поразил меня не меньше, чем Венсана.

Теперь он стоял и молча смотрел на меня расширившимися глазами. Подходя все ближе и ближе, я молила его:

- Ты не можешь вот так бросить меня! После того, что я тебе рассказала! Это невозможно, понимаешь?

Над дюнами уже явственно разносился лай собак: он шел из соснового бора в глубине полуострова.

Не сводя с меня глаз, Венсан начал шаг за шагом пятиться по направлению к желтым скалам. С дрожью в голосе он крикнул мне: