Ласточкино гнездо - Валерия Вербинина Страница 10

– Видел.

– Говорят, там был штаб белых и в подвале расстреливали красноармейцев.

– А я слышал, что это все неправда. – Борис шевельнулся в кресле. – Как бы то ни было, война кончилась.

Мельников ничего не сказал.

– Все войны когда-нибудь кончаются, – добавил режиссер.

– Все когда-нибудь кончается, – со вздохом ответил Михаил.

– Правда, что тебя приглашают на кинофабрику в Киев? – спросил Борис, желая переменить тему.

– В Киев не поеду, – коротко ответил сценарист. – Меня там чуть не убили в чрезвычайке.

– Но ты же ни в чем не был виноват, – вырвалось у Винтера.

Михаил как-то странно покосился на него и, стиснув трубку, промолвил:

– Боря… Я за белых воевал.

Такого поворота собеседник никак не ждал и растерялся.

– Мне сейчас неприятно даже думать об этом, но ведь это было. – Мельников слабо усмехнулся. – Ты воевал за красных, я за белых… Вполне могли бы оказаться друг против друга. Вот сейчас мы сидим и разговариваем, а тогда… Тогда ведь я мог тебя убить.

– Миша, никто никого не убил, – пробормотал Борис.

– Но ведь я убивал. И ты убивал.

Режиссер резко мотнул головой.

– Нет, я никого не убил. Не смог. Знаешь, на войне я понял одну вещь… Я понял, что не могу убивать. Ни за идею, ни… ни за что-то еще. Командир кричал: «Стреляй!», а я… – Он умолк, по его крупному, выразительному лицу пробежала судорога. – Я думал – вот я убью человека, а у него жена, дети, близкие… Может, он будет Моцарт, или Лев Толстой… или кто-то еще… И даже если не Моцарт, для кого-то он все равно самый лучший на свете… хоть для собаки, для кошки, для канарейки, черт возьми! Кто-то дома его ждет, а я его сотру с лица земли… Словом, я не смог убивать и с трудом перевелся в санитарный поезд. Там я насмотрелся такого… раненые, умирающие… А! – Он безнадежно махнул рукой. – Война – это ужасно. На свете нет ничего хуже войны.

Сценарист посмотрел на него внимательно и внезапно сказал:

– Боря… Я хочу с тобой выпить. Ты честный человек…

Смущенный режиссер запротестовал.

– Нет, ты человек, – упорно гнул свою линию Мельников. – В отличие от… разных прочих, на которых я насмотрелся в кино…

– Да ну тебя! – засмеялся Борис.

Больше они никогда не обсуждали прошлое Михаила и вообще старались не трогать тему Гражданской войны, но у каждого тем не менее осталось четкое ощущение, что он может рассчитывать на собеседника как на самого себя.

Через несколько дней в Ялту приехала Нина Фердинандовна, и режиссер повез ее осматривать приглянувшийся ему особняк.

– Вот, смотрите: если бы можно было подновить и выкрасить в белый хотя бы фасад… и немножко привести сад в порядок… Получится отличный дом, где живет ваша героиня с братом Эндрю. Говорят, тут будет санаторий, но когда еще он будет…

– А что внутри? – спросила Нина Фердинандовна.

– Голые стены… Похоже, что все растащили. У барона Розена когда-то была коллекция вин, ковры, украшения… Ничего не осталось. Но внутри, конечно, мы снимать не будем – интерьеры построим в киноателье…

И, заметив, что жена наркома слушает его вполне благосклонно, он стал сбивчиво говорить о том, что местная кинофабрика не располагает достаточными ресурсами, что автомобили у нее старые, что актерам придется обходиться своей одеждой, а между тем и Нина, и Еремин играют богачей…

– Не волнуйтесь, – объявила Гриневская, дотронувшись до его руки. – Я что-нибудь придумаю.

И придумала.

Всем актерам пошили отличные костюмы, из-за границы привезли шляпы, часы, запонки, обувь по последней моде.

Себя Нина Фердинандовна тоже не забыла: для каждой сцены она заготовила отдельный наряд. Морем в Ялту доставили несколько новых автомобилей, одним из которых был белый кабриолет «Изотта Фраскини». Он вогнал в ступор местных жителей, и Кеша не без труда добился чести сидеть за его рулем.

Но самое главное – Нина Фердинандовна нажала на все рычаги, чтобы Винтер мог спокойно снимать в полюбившемся ему доме.

Прежде всего здание признали неподходящим для санатория и оттяпали у Наркомата здравоохранения, а затем в кратчайшие сроки сделали внутри и снаружи ремонт.

Комнаты на первом этаже превратились в покои киношных миллионеров и злодея Тундер Тронка, а на втором поселилась со своей свитой Нина Фердинандовна, чтобы избежать городской суеты.

Не следует забывать, что вскоре должен был начаться туристический сезон.

Когда Борис увидел отремонтированное здание, которое выкрасили белой краской, и вокруг – сад, в котором навели порядок и высадили клумбы цветов, его кинематографическая душа затрепетала.

Это был дом, в котором чувствовалась жизнь, характер, гармония; дом, в который хочется стремиться, не чрезмерно вычурный, но в то же время и не такой безликий, как большинство его собратьев.

Фонтан в саду нежно журчал, разбрасывая струи воды. Ветер колебал верхушки кипарисов. Желтоклювая чайка села на ограду, посмотрела на режиссера хитрым глазом и, прокричав что-то, улетела.

– Хорошо на пленке выйдет? – спросил он у Нольде.

Эдмунд Адамович внимательно посмотрел на дом, на фонтан, на кипарисы, на беседку-ротонду и утвердительно кивнул.

– Конечно, отдельные эпизоды будем снимать во дворце эмира бухарского и в Ласточкином гнезде, – добавил Борис, щурясь на бывшее имение барона Розена. – Вообще здесь, на юге, такие условия для работы! Жаль, что местную кинофабрику совсем не развивают…

К началу съемки киногруппа состояла частью из прибывших из Москвы, частью из кадров местной студии.

К первым относились Винтер, Мельников, Нольде, ассистент режиссера Петр Светляков, помреж Вася Харитонов, художник Леонид Усольцев и большая часть актеров.

Устав искать подходящего Тундер Тронка, режиссер предложил роль главного злодея Михаилу, и тот хоть и позволил себе отпустить по этому поводу пару иронических замечаний, все же согласился.

Небольшая роль Мэри, которая становится жертвой интриг злодеев, досталась Лёке – конечно, не без помощи Васи, который горячо ее рекомендовал.

Местная студия предоставила шоферов, которые возили киношников на место съемок, а также второстепенных членов съемочной группы – гримера Пирожкова, помощника оператора Деревянко, парикмахера Фрезе, реквизитора Щелкунова, фотографа Беляева и костюмеров.

Ялтинские, само собой, жили у себя, а москвичи заняли чуть ли не пол-этажа в знаменитой гостинице «Россия». Нина Гриневская и ее свита, как уже упоминалось выше, жили на «Баронской даче».

И вроде бы все складывалось как нельзя удачней, погода позволяла снимать натурные сцены чуть ли не каждый день, жена наркома поддерживала все начинания Бориса и позволяла перекраивать сценарий как ему заблагорассудится, но что-то носилось в воздухе такое, что подспудно тревожило режиссера.