Ловушка для стервы - Надежда Черкасова Страница 11

— Ах, Людмилочка, девочка моя, ты говоришь страшные вещи. И на что же ты тратишь свое драгоценное время, свою драгоценную жизнь. Не водись с ним больше! Я тут справки о Троянове начал наводить, но и без этого чувствую: страшный он человек, а может, и не человек вовсе, а оборотень.

— Хорошо, не буду, — улыбнулась Мила.

— Вот и славно! Я знал, что ты у меня умница. Только почему-то изо всех сил стараешься быть хуже, чем есть на самом деле. Ты уже растворилась в обмане, фальши, заигралась: надела маску и самостоятельно ее снять не можешь. А главное — не хочешь в этом признаться. Так ли уж важны тебе твои победы? Не понимаю, зачем кому-то портить жизнь, если можно наладить свою.

— Дядюшка, ты напоминаешь мне заезженную пластинку, застрявшую на одной дорожке. Не забыл, что у тебя послеобеденный сон? Ты давно клюешь носом. Заговорила я тебя совсем. Или ты меня. Я тоже пойду отдохну. Может, почитаю что-нибудь. Забыла уже, когда книгу нормальную в руках держала.

Мила поцеловала в лоб засыпающего на диване дядюшку и поднялась к себе в спальню. Через пять минут, приняв для верности успокоительное, которое теперь всегда носила с собой, она уже крепко спала с любимой книгой в обнимку.

Мила спала, улыбаясь, и видела себя совсем маленькой, сидящей за столом и с удовольствием уплетающей самый вкусный на свете пирог — с яблоками. Сладкий сок начинки стекал по подбородку и рукам. Она, то и дело причмокивая, облизывала губки и каждый пальчик в отдельности.

Ах, какая же это вкуснятина! Маленькая Мила даже глаза в блаженстве зажмуривала. Рядом стояла мамочка, молодая роскошная шатенка с красивейшими длинными ухоженными волосами и огромными зелеными глазами. Она с любовью и нежностью, но в то же время и с нескрываемой тревогой смотрела на Милу и ласково гладила ее по голове.

«Милочка, у тебя волосики растрепались, ты их причеши», — заботливо говорила мама, перебирая густые и длинные, как и у нее самой, каштановые волосы дочери и целовала в макушку.

«Какая ты, мамочка, странная, — отвечала важно Мила. — Не видишь, что я занята: пирог ем. У меня же пальчики сладкие и липкие. — В доказательство своих слов она выставляла вперед маленькие ручки, широко растопыривая измазанные соком пирога тоненькие пальчики. — Вот видишь теперь, какая я сладкая? Ты сама меня причеши», — рассудительно отвечала Мила и звонко смеялась, так как ласковые прикосновения матери ее щекотали.

«Милочка, девочка моя дорогая, я больше не могу тебе помочь, потому что я умерла. Ты сама должна распутать свои волосики, — продолжала уговаривать Милу мама. — Это очень важно, чтобы ты сама все сделала. Очень-очень важно, поверь мне! Тебе нужно об этом постоянно помнить», — мягко, но настойчиво повторяла она.

«Какая ты смешная, мамочка, — радовалась совершенно счастливая Мила. — Ты у меня самая красивая, ты у меня самая любимая и еще ты у меня — самая живая. Я же вижу тебя и сейчас крепко-крепко расцелую».

Маленькая Мила аккуратно положила в тарелку остатки пирога, проворно вскарабкалась на стул, на котором только что сидела, размахивая ножками в красных туфельках, и бросилась матери на шею, крепко обнимая и целуя в губы, глаза, нос, щеки, пачкая ее лицо и волосы сладким соком пирога:

«Вот как я тебя люблю, крепко-крепко! Я — твоя милая Мила, а ты — моя милая Мила. Мамочка, а хочешь, я тебе свой секрет расскажу?»

«Конечно, хочу!» — улыбалась мама, с любовью глядя на дочь.

«Знаешь, какие у меня самые любимые-прелюбимые цветы?»

«Какие же?»

«Желтые розочки», — зашептала в ухо матери девочка.

«Почему?» — также шепотом спрашивала мама.

«Потому что они похожи на маленькие солнышки. И светятся, как солнышки».

«Это ты мое солнышко! — с нежностью гладила по голове ненаглядную доченьку мама. — И это ты светишься, как солнышко».

«Правда-правда?! А разве можно светиться, как солнышко?»

«Можно. Когда очень-очень любишь».

«Значит, мы с тобой солнышки, раз очень-очень любим друг друга?»

«Значит, солнышки».

«Ой, мамочка, какие же мы с тобой смешные! Ну разве могут быть два солнышка?»

«Могут. У каждого человека в душе свое солнышко».

«Прямо-прямо у каждого?!»

«Нет. Только у того, кто любит».

«Как хорошо, мамочка, что мы любим друг друга. Теперь мы с тобой два солнышка. А если еще кого-нибудь полюбим, то нас будет много-много солнышек. Вот здорово! Я всех-всех буду любить, правда-правда», — уверяла она маму, нисколько не сомневаясь, что так и будет.

«Королевна ты моя, — ласково, но с грустью говорила та. — Люби весь мир, и пусть эта любовь принесет тебе счастье! Потому что нет ничего важнее на всем белом свете, чем любовь».

Они стояли в обнимку, мама и дочь, липкие, сладкие и счастливые, и никак не могли оторваться друг от друга.

Ощущение удивительной беззаботности и непоколебимой уверенности, что тебя бесконечно любят и будут любить вечно, охватило Милу, смотрящую на происходящее словно со стороны, и в то же время чувствующую себя маленькой счастливой девочкой, млеющей от нежных прикосновений матери. Удивительный мир грез, где тебя любят, где ты нужна. И так хочется вернуться в счастье!

По щекам обильным потоком хлынули слезы умиления и радости, очищения и надежды, благодарности и умиротворения. Вытирая их ладонями, Мила поневоле начала просыпаться. Попыталась было воспротивиться пробуждению, старательно вызывая образ матушки, покинувшей ее в детстве, но тщетно: сон безвозвратно ушел в темные глубины расплывчатых воспоминаний.

Мила наслаждалась остатками чудного видения и охватившим ее блаженством. Лежа с закрытыми глазами и радуясь возможности вновь окунуться в счастливое детство, вдруг почувствовала неизвестно откуда взявшуюся тревогу, которая постепенно увеличивалась, наполняя ее неведомым страхом и оставляя неприятный осадок безысходности.

Ум все еще дремал, но подсознание, которому она очень доверяла и слабый шепот которого, видимо, сейчас и услышала, о чем-то настойчиво предупреждало.

Мила затаила дыхание и прислушалась. Непривычная и совершенно невероятная тишина, густая и плотная, заполнила пространство вокруг. Ни звука, ни шороха, и только настойчивый запах яблочного пирога упорно витает в воздухе, словно не желая отпускать из плена сна. Запах настолько явный, что Мила невольно принюхивается, расслабившись и упорно не желая открывать глаза, как это обычно бывает, когда снится что-то очень приятное и совсем не хочется просыпаться: жалкая попытка продлить ощущение счастья.

Разум и сознание наконец очнулись от сладких видений, и Мила снова обрела способность к восприятию действительности и осознанному мышлению. Однако глаза не открывала, упрямо сопротивляясь возвращению из прекрасной сказки своего детства, где все так счастливы, здоровы и… живы.