Ловушка для стервы - Надежда Черкасова Страница 12

Каким-то странным образом запахи из прекрасного сна перекочевали в реальную действительность. Мила удивилась такой странной метаморфозе сонных видений в реальный мир и попыталась вспомнить, по какому же все-таки поводу сей волшебный пирог? И почему ее не покидает необъяснимая тревога?

Мила чувствовала, что совсем не выспалась, однако уснуть уже не удастся. А потому, чтобы оправдать — перед собой, любимой, конечно, — нежелание вставать еще какое-то неопределенно продолжительное время, позволила своему деятельному, ужасно работоспособному и уже окончательно проснувшемуся уму быть самостоятельным и порассуждать на интересующие ее темы. Например, о пироге и беспокойстве.

Словно наблюдая со стороны, она прислушивалась к текущим сквозь нее мыслям, посылаемым добросовестным и старательным умом. Все думы и мечтания, как всегда, были о самом дорогом на свете и самом любимом человеке — о ней самой. Да и как можно думать еще о ком-то, если существует она, Мила Миланская, звезда первой величины, королева всех звезд, единственная и неповторимая царица великосветского мира, такого прекрасного, жестокого, капризного и эгоистичного. Она неустанно прославляла себя, любимую, на собственном телеканале и в глянцевых журналах, а также очень удачно компрометировала — в собственной желтой газете.

Неповторимая и всеми признанная Мила Миланская — известный продюсер, очаровательная и умная телеведущая, а также самобытная актриса и неплохая певица, иногда выступающая с самыми известными модными кумирами эстрады. А еще — писательница скандальных, а потому ужасно популярных романов. Не важно, что те больше походят на сплетни, домыслы и откровенные клеветнические измышления о сильных мира сего. Ведь понятно же, что никто в наше время не станет читать о простых смертных, ничего собой не представляющих и ничегошеньки в своей жизни не добившихся.

Но главное — сказочно богатая бизнес-леди, счастливая наследница и самая завидная невеста. А все — почему?

«Да потому, что стерва конченая, — мысленно прервала Мила блистательные упражнения своего подобострастного и несколько подхалимистого ума. — Иначе в этой ужасной и в то же время прекрасной жизни так и останешься лузером. В лучшем случае тебя просто не заметят, в худшем — раздавят и уничтожат. Только настоящая стерва может рассчитывать на бешеную популярность, так как без перчинки ты никому не интересна. Публика требует крови, грязи, скандалов и разврата. В хорошем, конечно, смысле этого слова».

Хотя что может быть хорошего в разврате? Но на вкус и цвет… Алчущая публика получает все эти зрительные и слуховые удовольствия сполна, мечтая при этом о богатстве, красивой светской жизни, как у звезд. Поклоняясь им как кумирам, завидуя и ненавидя одновременно, так как чужая слава и чужое богатство всегда и всем глаза колют и слепят. Хотели получить стерву — так получайте! И наслаждайтесь.

«О времена! О нравы! — продолжил ум поток рассуждений. — Если прежде слово «стерва» было бранным и означало низкую в нравственном отношении, подлую, непорядочную и бесчестную особу — негодяйку, одним словом, — то теперь довольно значительные группы женщин различных слоев общества мечтают, просто горят диким неодолимым желанием стать стервами».

«Или хотя бы называться ими», — подсказала Мила.

«Да-да! И все потому, что в настоящее время стерва — бренд, сложившийся имидж успешной и самоуверенной женщины, которая знает себе цену и умело использует в своих интересах других людей».

«Особенно мужчин!»

«Еще бы! Это довольно циничная особа, живущая по своим собственным законам, придуманным для удовлетворения всех ее прихотей и желаний. Самобытная личность, не признающая никаких этических норм поведения, не гнушающаяся никакими способами достижения желаемого, вплоть до предательства, подкупа, шантажа, подлога, серьезных интриг и невинных интрижек, а также сплетен и злословия, мастерство которого оттачивается постоянно…»

«Пирог-то — откуда?» — прервала Мила ненаучную дискуссию своего ума, направив его усилия в нужное русло.

«Итак, откуда взялся пирог? — немедленно подхватил ум и продолжил свои рассуждения. — Яблочный пирог — как чудное воспоминание о счастливом детстве — позволяется только в особых случаях. Это в первые дни приезда к дядюшке, когда она балует себя малюсеньким кусочком, а также в день своего рождения, когда исполняет любые свои желания».

«И это — все?!»

«Пирог приходит на помощь также при возникновении какой-либо неразрешимой стрессовой ситуации, против которой всегда наготове весомый и безотказный аргумент в виде большого, если позволяет вес, и не очень, если не позволяет, куска яблочного пирога. Разумеется, вприкуску с твердым убеждением, не требующим никаких доказательств, что безвыходных ситуаций не бывает в принципе. Надо только сесть, все хорошо обдумать, и решение непременно отыщется».

«А что теперь-то?»

«М-м-м… — замялся ум. — Теперь, похоже, уважительная причина для поедания пирога-праздника или пирога-утешения отсутствует напрочь».

«Откуда это неприятное и тревожное ощущение, что я что-то забыла? Что здесь не так?» — попыталась Мила заставить рассуждать ум о том, о чем тот категорически не любил разглагольствовать. А именно — о подсознании, которое всегда считал своим конкурентом, вот и старался заглушить его чрезмерной громкостью и потрясающей — разумеется, на его собственный взгляд — логикой.

Мила лежала недвижно, пытаясь услышать хотя бы шепот подсознания по поводу выкрутасов памяти, но оно упорно молчало, так как самоуверенный, наглый и деятельный ум уже вступил в свои права и не оставил конкуренту ни единого шанса, чтобы хоть как-то себя проявить.

Беспокойство усиливалось, но вставать все равно не хотелось. Чувство слабости вдруг переросло в тупую боль. Даже мысли потекли как-то непривычно вяло, словно через силу. Неужели она заболела? Этого только не хватало!

Мила открыла глаза. Взгляд уперся в стену из неотесанных бревен, щели между которыми лохматились клочьями пакли. Мила растерянно огляделась: а где же ее роскошная спальня с дорогущей эксклюзивной мебелью?

Она изумленно взирала на маленькую убогую комнатенку с низким потолком, создающим ощущение давящего пространства. Единственное небольшое оконце, сквозь которое пытается пробиться дневной солнечный свет, задернуто ситцевой занавеской. Вся меблировка — неширокая деревянная кровать, на которой лежит Мила, да небольшой комод со стоящим на нем складнем — трехстворчатой старинной иконой, а еще табурет, больше напоминающий маленький столик.

«Где я? Что случилось? Почему мне так плохо? Может, я попала в аварию и меня подобрали деревенские? Тогда почему не отвезли в больницу? И где охрана?! — Милу охватило злобное негодование. — Почему я до сих пор здесь! Уже весь мир должен броситься спасать меня, окружив вниманием и заботой. Безобразие: держать звезду в таком убожестве! Да как они смеют так со мной обращаться! Ну, они сейчас и забегают. Уж я им устрою красивую жизнь!»

Она откинула старенькое тряпичное одеяло и вскочила с кровати. Расстеленный на полу круглый половичок, связанный из тряпья, словно диск, завертелся под ногами, ставшими вдруг ватными. Мила рухнула на кровать как подкошенная, чувствуя тошноту и чудовищную слабость.