Смерть Ахиллеса - Борис Акунин Страница 11

Эраст Петрович отложил «Московские ведомости»и подошел к стойке.

— Этот человек был из полиции? —спросил он с видом крайнего неудовольствия. — Я ведь, милейший, сюда нечаи распивать п-пришел, я госпожу Ванду дожидаюсь. Почему это ей интересуетсяполиция?

Буфетчик смерил его взглядом и осторожноспросил:

— Вам что же, сударь, назначено?

— Еще бы не назначено! Я же вот и говорю,что д-дожидаюсь. — Голубые глаза молодого человека выражали крайнююозабоченность. — Однако полиция мне ни к чему. Мне рекомендовалимадемуазель Ванду как приличную барышню, а тут п-полиция! Хорошо еще, что я всюртуке, а не в мундире.

— Не сумлевайтесь, вашеблагородие, — успокоил нервного посетителя буфетчик. — Барышня некакая-нибудь желтобилетная, все в лучшем виде. Другие и в мундире ходют, застыд не считают.

— В мундире? — не поверил молодойчеловек. — Что, даже офицеры?

Буфетчик и вновь появившийся Сенька,переглянувшись, засмеялись.

— Подымай выше, — прыснул мальчик. —Ходют и енаралы. Да так славно ходют, что любо-дорого. Приходют на своих двоих,а после их отсюдова под белы рученьки выносют. Во какая веселая мамзель!

Пров Семеныч влепил шутнику затрещину:

— Ты, Сенька, ври да не завирайся. Я жесказал, молчок, рот на крючок.

Эраст Петрович брезгливо поморщился и вернулсяк столу, однако читать про тоннель ему расхотелось. Очень уж не терпелосьпотолковать с мадемуазель Хельгой Ивановной Толле.

Ждать коллежскому асессору оставалось самуюмалость. Через каких-нибудь пять минут в буфетную прошмыгнул давешний половойи, согнувшись, шепнул на ухо:

— Пожаловали-с. Как доложить прикажете?

Фандорин достал из черепахового бумажникавизитную карточку и, чуть подумав, написал на ней несколько слов маленькимсеребряным карандашом.

— Вот, п-передай.

Половой вмиг исполнил поручение и, вернувшись,доложил:

— Просят. За мной извольте. Провожу-с.

Во дворе уже начинало темнеть. Эраст Петровичосмотрел пристройку, весь первый этаж которой занимала таинственная госпожаВанда. Зачем этой даме отдельный вход — понятно. Ее гости, очевидно,предпочитают конфиденциальность. Над высокими окнами навис балкон второгоэтажа, примостившийся на плечах целого выводка кариатид. Лепнины по фасадувообще имелось в явном избытке, в соответствии с дурным вкусом шестидесятых,когда, по всем приметам, и было возведено это кокетливое здание.

Половой позвонил в электрический звонок и,получив свой рубль, с поклоном удалился. Так старательно изображал деликатностьи полнейшее понимание, что обратно через двор на цыпочках просеменил.

Дверь открылась, и Фандорин увидел перед собойтонкую, хрупкую женщину со взбитыми пепельными волосами и огромныминасмешливыми зелеными глазами. Впрочем, в данный момент во взгляде ихобладательницы читалась не столько насмешливость, сколько настороженность.

— Входите, загадочный гость, —сказала женщина низким, грудным голосом, для которого как нельзя лучше подошелбы поэтический эпитет «чарующий». Несмотря на немецкое имя квартирантки,Фандорин не уловил в ее речи ни малейших признаков акцента.

Апартаменты, занимаемые мадемуазель Вандой,состояли из прихожей и просторной гостиной, которая, кажется, выполняла и рольбудуара. Эраст Петрович подумал, что при профессии хозяйки это вполнеестественно, и сам смутился от такой мысли, ибо госпожа Ванда никак не походилана женщину легкого поведения. Проведя гостя в комнату, она села в мягкоетурецкое кресло, закинула ногу на ногу и выжидательно воззрилась на застывшегоу дверей молодого человека. Теперь, при свете электричества, у Фандоринапоявилась возможность получше рассмотреть и Ванду, и ее жилище.

Не красавица — вот первое, что отметил ЭрастПетрович. Нос, пожалуй, немного вздернут, и рот широковат, а скулы выступаютзаметнее, чем полагается по классическому канону. Но все эти несовершенстваотнюдь не ослабляли, а, наоборот, странным образом усиливали общее впечатлениередкостной привлекательности. На это лицо хотелось смотреть, не отрываясь —столько в нем было жизни, чувства и еще того не поддающегося описанию, нобезошибочно улавливаемого каждым мужчиной волшебства, которое зоветсяженственностью. Что ж, если мадемуазель Ванда в Москве так популярна, значит,вкус у москвичей не столь уж плох, рассудил Эраст Петрович и, с сожалениемоторвавшись от удивительного лица, внимательно осмотрел комнату. Совершеннопарижский интерьер: бордово-пурпурная гамма, пушистый ковер, удобная и дорогаямебель, множество ламп и светильников с разноцветными абажурами, китайскиестатуэтки, а на стене — последний шик — японские гравюры с гейшами и актерамитеатра Кабуки. В дальнем углу, за двумя колоннами располагался альков, однако деликатностьне позволила Фандорину задерживать взгляд в том направлении.

— Что «всё»? — нарушила явнозатянувшуюся паузу хозяйка, и Эраст Петрович вздрогнул, почти физически ощутив,как ее магический голос заставляет звучать в его душе некие тайные, редко задеваемыеструны.

На лице коллежского асессора отразилосьвежливое недоумение, и Ванда нетерпеливо произнесла:

— У вас на карточке, господин Фандорин,написано: «Мне всё известно». Что «всё»? Кто вы вообще такой?

— Чиновник для особых поручений пригенерал-губернаторе князе Долгоруком, — спокойно ответил ЭрастПетрович. — Назначен расследовать обстоятельства к-кончиныгенерал-адъютанта Соболева.

Заметив, как взметнулись вверх тонкие бровихозяйки, Фандорин заметил:

— Только не делайте вид, сударыня, что выне знали о смерти генерала. Что касается п-приписки на моей карточке, то тут явас обманул. Мне известно далеко не все, но главное известно. Михаил ДмитриевичСоболев умер в этой комнате вчера около часу ночи.

Ванда вздрогнула и приложила к горлу худые руки,словно ей вдруг стало холодно, однако ничего не сказала. Удовлетворенно кивнув,Эраст Петрович продолжил: