Аллегро - Владислав Вишневский Страница 14

— О-ого!.. — по оркестру прошла волна восторженного удивления.

— Стриптиз наверное там наш срочник пок…

— Мальцев! — не давая договорить, возмущённо обрывает старшина. — И вы туда же… Прекратите здесь паясничать, понимаешь, все… в конце концов.

— Да, Мальцев, — урезонивая, согласился со старшиной дирижёр. — Стриптиз бы может и ничего… Наоборот, он за какое-то профтехучилище на фортепиано играл.

— Как это? Когда это? — подскочил старшина. Глаза у него округлились. — Может ошибка, товарищ подполковник. Я увольнение не давал. Какое ещё профтех…

— И мне тоже интересно, товарищ старшина, узнать, — намеренно равнодушно-рассеянным взглядом глядя на испуганного старшину, холодным тоном перебивает дирижёр, — как это, вдруг, наши срочники свободно занимаются в городе концертной деятельностью, понимаешь. В нарушение устава, а!

— Этого не может быть, товарищ подполковник, это ошибка, — не на шутку взволновался старшина. — Это совпадение. А какая программа?..

— Си Эн Эн, наверное…

— Кобзев! — как ужаленный вновь взвивается старшина. — Да что ты будешь с ними делать…

— Да! Я вас наверное удалю сейчас, Кобзев! — тем же, загадочным тоном, миролюбиво грозит дирижёр.

— Виноват, товарищ подполковник.

— То-то, — тяжело вздыхает дирижёр, и обращается к своему помощнику, старшему прапорщику Хайченко… — И знать не хочу, товарищ старшина, и разбираться в этом не буду, когда это было, какая там программа… Я пока что не слепой, и товарища срочника Смирнова как-нибудь уж, извините, различу… Тем более его работу. — Грустный взор дирижёра перемещается на провинившегося срочника. — Так вот, товарищ Смирнов, хоть вы у нас и молодой совсем солдат, но я вынужден наказать вас со всей строгостью, как вы понимаете. — Состав музыкантов с грустью и сожалением смотрел на молодого срочника: ну как же ты, батенька, так засветился-то! Смирнов, опустив голову стоял молча. — Объявляю вам… — произнёс со вздохом дирижёр и задумался, подбирая приемлемую по «весу» цифру, потом озвучил её. — Пять нарядов вне очереди.

— Есть пять нарядов вне очереди, — эхом повторил срочник.

— Так-то, — кивнул дирижёр. Выдержал паузу, продолжил. — И я вас наказываю главным образом не за то, товарищ солдат, что вы были, как я понимаю в самоволке, за это ещё столько же надо, а за то… — музыканты вытянули шеи… — что в третьей части вашего Концерта, прямо с первого такта, если хотите знать, всё нужно исполнять только «крещендо»… Понимаете? Кре-щен-до!! С сильной экспрессией! С сильной! А вы, понимаешь, испортили всё…

Срочник от удивления рот открыл… Как и все, впрочем.

— Да-да, посмотрите внимательней партитуру, молодой человек, — дирижёр аж цвёл, подметив явную ошибку исполнителя. — Там двойной знак стоит… Двойной!! Резко, и категорически. Для всех исполнителей, причём! Понимаете? И для вас тоже! Двойной! А вы исполнили всего лишь… эмм… «фортэ»! Испортили вы всё, товарищ лауреат, испортили.

— Даже лауреат… — прошелестело по оркестру, — ух, ты!

— Да, кажется… — небрежно махнул на это рукой дирижёр. — Так кажется потом объявили. Так что, лучше верните ту грамоту в профтехучилище или куда там, товарищ Смирнов, и больше не позорьте наш оркестр. Понятно?

— Так точно!

— Вот, так! Кстати, а почему это Тимофеев у нас опять в очках?

Кто-то от музыкантов немедленно информирует: «Он на грабли наступил, товарищ подполковник».

— Опять, и на грабли?.. — ехидничает дирижер. Затем резюмирует: — Когда-нибудь вам, Тимофеев, голову снесут, а вы и не заметите. Ага! — Делая ироничные ударения на «вы» и «вам».

Музыканты оживились, зашевелились, легко и с удовольствием включаясь в знакомую и безразмерную тему нравственности и морали, но подполковник обрывает:

— Кстати, есть одна новость для нас. Я слышал, вроде объявлен конкурс, даже Международный, говорят, какой-то конкурс, на новый… — выдерживает паузу…

Тут же доносится чей-то громкий шепот, как подсказка дирижёру: «Гимн страны».

— Нет, товарищ Мальцев, а вот и не угадали, — не соглашается дирижер, — не гимн страны, это мы уже проехали.

— Ага, еще такой анекдот есть, про соединение ежа и ужа… — как сам себе, бурчит Кобзев.

— Кобзев! — нервно одергивает старшина, и делает страшное лицо в сторону неуёмного анекдотчика. — Ну, что ты, понимаешь, с ними…

— …а Гимн… Планеты! — как бы не замечая общего сарказма в аудитории, с ноткой высокопарности заканчивает дирижер, и скептически добавляет. — Может не Гимн, кантату, скорее всего.

— Чего-о?

Музыканты зашевелились. Послышались возгласы: «Ух, ты!.. Ого!.. Уже планеты! Международная! С премией, значит, да? А какая премия? А сколько заплатят? В баксах или в Евро?

— В деревянных…

— А я знаю, всё равно будет музыка Александрова, слова Михалкова. Ага!

— Р-разговор-рчики! Кобзев! — с явной угрозой рычит старшина.

Дирижер улавливает главный вопрос, отвечает не очень уверенно:

— Заплатят, заплатят… Ага! Конечно!

Слышны возгласы: «Догонят и еще дадут… Жди… Держи карман… Пендаля… По ушам… Грамоту дадут… Посмертно…»

— Тих-ха… р-разговор-рчики… — Это уже рокочет сам дирижер. — Я же не говорю что это обязаловка. Можем, значит, можем. Нет, значит, нет. Как думаете, товарищ старшина?

Старшина на вопросе не спотыкается.

— А Положение уже есть? — мудро интересуется. Он, вообще-то, главный концертмейстер оркестра здесь, так сказать первый кандидат на возможное композиторство. Естественно, после дирижера.

— Положение? — на секунду задумывается подполковник, но ответить не успевает…

Открывается дверь, легко и свободно… Без стука, как к себе домой, в оркестровый класс входит офицер в чине полковника. Полковник Ульяшов, зам командира полка по воспитателной работе. Офицер в предпенсионном возрасте, с очень простецким лицом, не крупный, обычный, но с многоэтажным собранием орденских колодок на груди. С подчиненными он на «ты», сам, естественно, «заклятый» (В прошлом) коммунист. С большим партийным стажем. Ныне демократ (Перестройка в стране — понятное дело, — и в войсках тоже). С ним еще два человека. Тоже полковники, но гораздо моложе и стройнее. Откуда-то «сверху» похоже гости, из дивизии или выше. Группа, возглавляемая полковником радушно улыбаясь, распространяя вокруг себя густую смесь из разных душистых запахов модных мужских одеколонов, движется к дирижеру. Музыканты вскакивают, не опуская инструментов, вытягиваются. На лицах полуулыбки и любопытство. Дирижер тоже быстро поднимается, разворачивается, почтительно вытягивает руки по швам.

— Привет музыкантам, привет! А я думаю, дай-ка зайду к своим, — дружески урчит голос полковника. — Соскучился по музыке-то, соскучился… — произносит офицер, обрывая тем самым возможный доклад дирижера. Подойдя, полуобнимает его дружески, приветственно хлопает по спине. Одновременно дает отмашку музыкантам — садитесь, братцы, садитесь! Без церемоний, понимаешь, свои же, свои. Видно, что его здесь знают, уважают, к некоторыми он даже панибратски настроен. — Ну, товарищи-музыканты-лабухи, как служба идет, нормально?