Маска Атрея - Эндрю Джеймс Хартли Страница 16

— Вы никогда не стучитесь? — поинтересовалась она, поддавшись панике.

— Простите, — ответил он с теплой улыбкой. — На что это вы смотрели?

Дебора помедлила.

— Греческая погребальная маска. Я подумывала использовать ее на сайте музея.

Ложь прозвучала нескладно и глупо.

— А в музее есть что-то такое? — спросил Бауэрс.

Вопрос был риторическим. Он знал, что нет.

— Сайт? — сказала Дебора.

— Греческая маска.

— Нет, — призналась она. — Просто это такой символ археологии.

Бауэрс задумался, глядя на нее.

— Вы не умеете врать, мисс Миллер, — сказал он наконец. — Мне-то что, но расскажите такие истории полиции — и сами себе устроите серьезные неприятности.

Дебора нахмурилась и отвела взгляд. Он прав. Она выстроила свою взрослую жизнь на откровенности, а подобное отношение к миру не развивает умения лгать. И то, насколько эта упрямая честность укоренилась в ее самоощущении, было очевидно из факта, что она сочла его высказывание комплиментом.

— Возможно, маска связана со смертью Ричарда, — сказала она. — Не знаю... Устраивает?

— Устраивает. А как?

— Пока не пойму. Я как раз начинаю размышлять.

— О чем?

Какое-то время она просто сидела, не столько взвешивая, что ему рассказать, сколько собирая все, что могла вспомнить. Потом Дебора заговорила, а он слушал — сначала невнимательно, потом серьезнее, подавшись вперед, с живым интересом в прищуренных глазах.

Микенские сосуды, ювелирные изделия и оружие — это одно, сказала ему Дебора, а погребальная маска — нечто совершенно другое. Археологи обнаруживали разные предметы в самых разных местах, но такие маски находят только в могилах. Причем в богатых могилах. В царских гробницах.

И лицо.

Оружие и кувшины, кольца и кубки — все они ценны по-своему, но ничто так не напоминает о величии прошлого, как изображение лица мертвого человека, пусть и стилизованное. В погребальных масках заключено что-то личное. Словно заглядываешь в тоннель, ведущий в прошлое, а он заканчивается зеркалом. Покровы историй и легенд сорваны, и осталось лишь человеческое лицо.

Неудивительно, продолжала Дебора, что их так ценят коллекционеры. Орды посетителей, проходящих мимо музейных стендов, останавливают взгляд на этих масках и косвенно на людях, чьи лица они когда-то закрывали.

Другая причина особенной ценности масок в том, что они редко оставались в земле надолго. Могилы, как правило, заметны, да и люди помнили, где происходили торжественные похороны и какие пышные украшения погребены вместе с телами. Немудрено, что такие захоронения разоряли — иногда сразу, иногда через несколько столетий, когда цивилизация угасала, оставив в качестве указаний для грабителей лишь сказки. К тому времени, как на место попадали настоящие археологи, богатых находок они сделать уже не могли. Разумеется, бывали исключения: Картер, например, нашел золотой саркофаг Тутанхамона, а Шлиман — Микены.

А если вам посчастливится найти ценную вещь в наши дни, шансы вывезти ее из страны, где ведутся раскопки, практически равны нулю. Великие державы девятнадцатого столетия заполнили свои музеи сокровищами, украденными у наций, некогда славных искусством художественным и воинским, но потом доведенных до бесславного положения колоний. Однако те времена давно миновали; не проходит и дня без того, чтобы националисты из Греции или Египта, Ирана или Индии, Колумбии или Перу не потребовали от нынешних владельцев вернуть на родину статуи и ювелирные изделия, картины и реликвии, похищенные сотню-другую лет назад представителями европейской империи. Нет, увезти в Америку клад, найденный в микенском захоронении, не вызвав даже вспышки на радаре культурного сообщества, в наши дни совершенно невозможно.

Что возвращало их к Шлиману.

— Шлиман? — Кельвин напряженно подался вперед; это было первое, что он произнес с тех пор, как Дебора начала. Ей нравилось говорить о таких материях и нравилось, как он слушает.

— Мне надо поднять литературу, чтобы рассказать о нем подробнее, — честно призналась она. — Ричард глубоко разбирался в вопросе, но знал, как я отношусь к Шлиману, и старался не разглагольствовать о нем при мне.

— А почему он вам не нравился? — спросил Кельвин. — Вы знали его лично?

Дебора засмеялась:

— Генрих Шлиман умер задолго до моего рождения. Он сделал совершенно потрясающие открытия, но его методы иногда были довольно сомнительны. И если я правильно помню, кое-что пропало.

— Находки?

— Да.

Кельвин задумался.

— Послушайте, мне надо разобрать кое-какую корреспонденцию наверху, но, может быть, завтра поговорим еще? За ленчем?

Предложение было сформулировано очень осторожно. Бауэрс не хотел показаться чересчур заинтересованным — по крайней мере ею — или легкомысленным. Почему он вообще предложил встретиться? Чтобы отвлечь ее от смерти Ричарда? Наверное, это было проявление доброты, хотя Дебора предпочла бы, чтобы он просто хотел поговорить об археологии. Ричарду бы очень понравилось.

— Конечно. — Она даже сумела улыбнуться, хотя уже почти забыла о его присутствии. Все ее мысли сосредоточились на книгах в спальне Ричарда и том, что из них можно узнать о Генрихе Шлимане.

Дебора поселилась неподалеку, в «Холидей инн». К тому времени, как она устроилась и заказала в номер гамбургер, груда книг, позаимствованных (с разрешения Керниги) из кабинета Ричарда, стала похожа на стену. Дебора смотрела телевизор, пока усталость не просочилась до мозга костей. Тогда она выключила телевизор, легла и уснула, не раздеваясь.

Все следующее утро Дебора рылась в книгах — в основном бегло просматривая, проверяя ссылки и время от времени жадно читая длинные абзацы. Закончила как раз к обеду, но аппетита не было. Она позавтракала одним кофе, и кофеин все еще пел в жилах, уверяя, что в еде нужды нет. Возможно, впрочем, что так наполнил ее энергией не кофеин, а чтение.

Сначала археологический мир высмеивал Шлимана и его веру в реальность Троянской войны, но потом он взял и нашел Трою в северной Турции и внезапно привлек всеобщее внимание. Многие, однако, по-прежнему были настроены скептически, а его методы смущали даже приверженцев. Шлимана обвиняли в том, что он «приукрашивает картину», неправильно наносит на карту места обнаружения предметов и просто собирает их в кучу, чтобы подтвердить правоту древних поэтов и увеличить собственную славу. А еще был эпизод с кладом Приама.

Согласно Гомеру, Приам — царь Трои, у которого было пятьдесят сыновей, в том числе Гектор, Троил и Парис. Парис вызвал войну, похитив Елену у Менелая, брата Агамемнона. Гомер утверждал, что город Приама был богат золотом, однако раскопки Шлимана ничего особенного не обнаружили. А потом, как раз когда земляные работы заканчивались, он лично наткнулся на клад, едва присыпанный землей, — богатейшее собрание ювелирных изделий. Эта замечательная — и для многих сомнительная — история приобрела еще более странный оттенок, когда уже сфотографированный клад (причем украшения были надеты на жену Шлимана Софию) исчез. Турецкое правительство рвало и метало. Чиновники были убеждены, что археолог тайно вывез сокровища из страны, украл их...