1794 - Никлас Натт-о-Даг Страница 17

Хозяин приподнял шляпу, обратился к нам по-французски и удивленно поднял бровь, когда Юхан Аксель ответил на его родном языке.

— Шведы? Вот оно что… Добро пожаловать в Куль-де-Сак. Нечасто, нечасто достается нам удовольствие развлекать гостей. Удручающе нечасто.

Мы спешились. Слуга с широченными плечами, мускулами, как якорные цепи, и черными гнилыми зубами взял под уздцы наших лошадей.

— Луи Яррик, моя правая рука. Ничего не требует и ничего не говорит. Словно создан для доверия. N'est ce pas, Louis [15]? — Он подмигнул слуге.

Тот кивнул, наградив хозяина довольно мрачным взглядом.

Тихо Сетон пригласил нас к столу на веранде под навесом. Там уже стояло три бокала и лежал хлеб на красивом фарфоровом блюде. Предложил нам утолить жажду ромом, и, хотя сам предпочел фруктовую воду, вел он себя наигостеприимнейшим образом. Жадно расспрашивал, что пишут шведские газеты, откуда мы родом и что привело нас на остров. При этом не забывал подливать нам ром. Мне было радостно — нашелся, кроме Юхана Акселя, еще один человек, с кем я могу говорить свободно и легко, не опасаясь за последствия. Я рассказал ему про Тре Русур, про свою семью, про наше изматывающее плавание от берегов Швеции. Тихо Сетон слушал внимательно, и даже время от времени издавал очень уместные восклицания, вроде: «неужели», «не может быть» или «подумать только», чем побуждал меня продолжать с еще большим жаром.

Голова начала кружиться от выпитого рома, и когда я в конце концов запнулся и потерял нить рассказа, хозяин улыбнулся.

— В это время дня, в самую жару, мы стараемся поспать часок-другой. К тому же вы наверняка хотите умыться после дороги. Луи вас проводит. А когда отдохнете, попрошу оказать мне честь и вместе со мной осмотреть мои владения.

Я проснулся от головной боли — виски словно железный обруч стянул. Долго не мог сообразить, где нахожусь и который час. С трудом разлепил глаза — два дивана и таз со сдобренной розовыми лепестками водой. Диван Юхана Акселя пуст.

Сполоснул лицо, привел в порядок платье. Покачиваясь, вышел во двор и обнаружил мирно беседующих Юхана Акселя и Тихо Сетона.

— Вот и вы! — воскликнул Сетон. — Камни заговорили!.. Извините, шучу. Прекрасно выглядите. Я уже боялся, что нашему юному другу будет трудно отказаться от продолжения отдыха. Но ошибся, недооценил… Остается только поздравить вас с непревзойденной конституцией. А мы как раз собрались уходить.

Он встал, заложил руки за спину и двинулся вперед. Мы, разумеется, последовали за ним. Сетон, не умолкая ни на секунду, показывал и рассказывал. Иногда, если ему казалось, что требуются особые разъяснения, останавливался и произносил целый монолог. Обогнули усадьбу, прошли вдоль ряда слепых бараков и посмотрели на хлопковые посадки. Кустики имели довольно жалкий вид. Увядшие или вовсе высохшие, почва сухая, как зола. Даже не почва, а слежавшийся песок. Сетон заметил нашу растерянность, улыбнулся и развел руками.

— С земледелием, как видите, я не слишком дружен. К тому же… думаю, даже сам великий фон Линней мало бы чего здесь добился. Дождя не было целую вечность.

Юхан Аксель прокашлялся. Ему очень не хотелось начинать этот разговор.

— Господин Сетон, а где рабы? По нашим спискам у вас должно быть не меньше двадцати трех штук. Двенадцать мужчин, восемь женщин и три ребенка.

— Они на сегодня закончили работу.

— Так рано?

— Вы же сами видите, в каком состоянии плантация. Я не хочу заставлять людей работать ради работы, без всякой пользы для дела. На сегодня они работу закончили.

Юхан повернулся к ряду бараков.

— Я должен по крайней мере пересчитать их. Поручение губернатора.

— Крайне нежелательно. — Сетон покачал головой. — Зачем беспокоить людей? У них и так почти нет времени для отдыха.

— Я вынужден настаивать.

— Настаивать? Хорошо… попрошу вас представить себя самого на месте этих людей, работающих чуть не сутки напролет под жгучим солнцем. Уверяю вас, такая работа требует куда больше усилий, чем ваша… что вы там делаете? Считаете головы? Тогда вам трудно понять… Я пытаюсь сделать жизнь этих голов сносной. Насколько возможно, разумеется.

Я с замиранием сердца следил за этой дуэлью. Первым сдался Юхан Аксель. Он отвернулся и пожал плечами.

— Как вам угодно.

Сетон улыбнулся. Несколько секунд назад во взгляде его читалось брезгливое презрение, чуть ли не ненависть — но, к моему облегчению, опасное настроение как ветром сдуло.

Мы обогнули барак и внезапно оказались перед холмиком, на котором сплошными рядами росли усыпанные нежнейшими белыми и алыми бутонами невысокие кусты.

Сетон развел руками, склонил голову набок и улыбнулся.

— Мое главное земледельческое достижение. Франжипани… Plumeria obtusa. Гордость усадьбы.

И в самом деле — в полупустынном, раскаленном ландшафте зрелище столь же прекрасное, сколь экзотическое. Но наслаждение небывалой красотой цветов было недолгим: подул ветер, и в ноздри ударил тот же отвратительный, тошнотворный запах.

Сетон немедленно достал носовой платок и зажал нос.

— Водоросли, — смущенно пояснил он. — Гниют. Проклятие всех, у кого плантации близко к берегу. Природа распорядилась нести всякую дрянь не куда-нибудь подальше, а именно к берегу Сен-Бартелеми.

Он повернулся спиной к ветру.

— Ближе к вечеру цветы распускаются полностью. Волшебный аромат… даже береговая гниль пасует. Ночью вонь почти незаметна, даже если ветер с моря. И как вы думаете, почему я это говорю? Да потому, что возвращаться вам уже поздно. Думаю, вы уже и сами знаете — ночь здесь падает мгновенно, будто черный полог набросили. Несколько минут — и готово. Тьма египетская. Приглашаю господ отужинать. В этой глуши для меня любое общество — дар Божий.

На ужин подали суп и поджаренных на углях голубей с неизвестными сладковатыми корнеплодами — пожалуй, ничего вкуснее за все время пребывания на острове я не ел. Хотя, конечно, никакого сравнения с тем, что мы ели на родине, в Швеции. И вино оказалось отменным. У Сетона был довольно большой винный погреб: он прекрасно понимал, как выигрывает даже самое простое блюдо с правильно подобранным вином. Столовая богато и весьма экзотически обставлена. Хрустальная люстра с призматическими подвесками отбрасывала на стены волшебные цветные блики, на стенах, на расстоянии локтя друг от друга, — изящные бра. Штофные обои на стенах — очевидно, французские, причем еще дореволюционные, с королевскими лилиями. Турецкий ковер. После нескольких бокалов разве что легионы слетавшихся к огню странных насекомых напоминали, что мы не дома, а на другом краю земли.

Беседовали в основном мы с Сетоном, Юхан Аксель больше помалкивал. Собственно, и беседа-то была банальной: урожай морской соли в соляных запрудах, необходимость строить как можно больше цистерн для сбора дождевой воды, убийственное влияние событий во Франции на торговлю. Сетон часто со мной соглашался, но в ответ выкладывал целую цепочку аргументированных соображений. Я старался не отставать, но ясно чувствовал: для беседы на равных у меня не хватает ни знаний, ни опыта. К тому же вино и усталость делали свое дело.