Десять пуль на сундук мертвеца - Алексей Макеев Страница 17

Дверь распахнулась неожиданно. Кто-то схватил его за ноги и поволок по земле.

Свет, солнечное тепло… только теперь Алексей понял, как он замерз, лежа на земле в этом сарае. Непонятные мужские голоса, озноб. Его перевернули на живот. Он стукнулся лицом о землю, и рот снова наполнился соленой теплой кровью. Кажется, у него была порвана губа. В руках вдруг появилась невероятная легкость, кажется, перерезали веревку. А потом удар животом обо что-то.

И тут его вывернуло наизнанку. Передавленная диафрагма, страшная боль, видимо, и сотрясение мозга. Он висел на чем-то, может, просто перекинутый поперек лошади, и его рвало, кто-то закричал и стегнул его по спине, кто-то громко захохотал. Рвотных масс было мало, но они сразу попали в нос, горечь во рту, спазмы, спазмы, спазмы. Сдохнуть бы побыстрее…

Алексей еще несколько раз приходил в себя и каждый раз видел перед собой только землю, камни, сухую траву. Он уже не чувствовал боли, а ощущал какую-то легкость. Как хорошо и спокойно ничего не чувствовать! Скорее бы. И тут его снова подняли с земли и снова грубо перебросили поперек лошади. И легкость кончилась. Снова начало пульсировать в голове, снова стало наливаться болью все тело.

Время перестало существовать. Муки были вечными, и в то же время они были как-то оторваны от его сознания. Их ощущало тело, а он как будто ощущал тело со стороны. Но тут губ коснулось что-то твердое, потом полилась влага. Горькая, теплая, но не кровь. Влага пахла травами, раскаленными на солнце камнями и чем-то еще.

Когда он открыл глаза, то понял, что смерть пока отошла в сторону. Второй глаз открылся и видит, значит, он цел, значит, его не выбили и не выкололи. Веко, наверное, просто слиплось от запекшейся крови. А теперь лицо промыли. Да, вот старуха с мягкой теплой тряпкой над ним. А сам он лежит на чем-то мягком, гораздо мягче просто земли или жиденького слоя соломы. И его трясет от озноба. Все тело болит, ноет, саднит, пульсирует. Но в помещении хорошо, тепло, и где-то рядом живой огонь в очаге. И пахнет травами. Это старуха поила его отварами трав. И хлебом пахнет… Сколько он уже не… Желудок свернулся в комок, и в нем протяжно засосало.

– Пей, – велела старуха, присев на край его ложа и, приподняв Алексею голову, влила в рот из ложки какую-то горькую водицу.

Он глотал, чувствуя, как горечь изгоняет мучительную жажду, разливается по телу странным теплом. Влив в него несколько ложек своего зелья, старуха встала и отошла в сторону. Алексей смотрел на ее костлявые плечи, на черный платок, опоясывающий голову по-горски. Она его явно лечит, но в лице, в интонации, в глазах нет и намека на сострадание или ненависть. Она как будто делает простую скучную работу.

– У тебя лихорадка, – негромко сказала старуха, пододвигая к лежанке большой табурет с мятым медным тазиком и какими-то глиняными мисками. – Терпи, я буду снимать с тебя одежду.

Алексей впервые обратил внимание на то, как он выглядит. Камуфляж на нем висел чуть ли не лохмотьями. По крайней мере, во многих местах он был сильно порван и почти везде пропитался кровью. Наверное, больших глубоких ран и обильной кровопотери не было, иначе бы Алексей просто умер. Но все его тело покрывали мелкие порезы, глубокие царапины, ссадины. И все это от грязи и пота стало воспаляться, гноиться. Старуха осторожно, но решительно отдирала обрывки ткани от ран. Алексей стискивал зубы, чтобы не заорать, и только корчился в сильных руках старухи.

Наконец она сняла с него все. Алексей лежал голый, грязный. Его трясло, как будто било током, бросало то в жар, то в холод, он покрывался потом. Старуха промывала ему раны отваром, что-то шептала, присыпая толченой сухой травой или цветами, а может, и другой дрянью. Алексей не заметил, как провалился в беспамятство.

Он пришел в себя в полной темноте. Или хижина этой ведьмы не имела окон, а она просто потушила свой светильник, или за окном была непроглядная ночь. Алексей вдруг почувствовал удивительную легкость во всем теле. Страшных саднящих и ломящих болей больше не было, что-то остаточное, почти приятное. Так бывает, когда после суток изматывающей зубной боли ты вдруг ощущаешь, что она уходит куда-то и остается только легкий неприятный зуд.

Алексей блаженно закрыл глаза и провалился в сон. Впервые за последние несколько суток он спал блаженным сном праведника. Мысли о собственном будущем даже не приходили в голову. Измученное сознание просто отключилось. Так он проспал двое суток…

– Ну что? – Орлов надел форменный генеральский китель, придирчиво осмотрел себя в зеркале и закрыл шкаф. – Каково же ваше мнение, сыщики?

– Если касательно кителя, то сидит хорошо, – мгновенно ответил Крячко. – Тесноват немного в талии, а так ничего. А если касательно Рубича… то мы в очень больших сомнениях со Львом Ивановичем.

– Что вас смущает? – Недовольно посмотрев на часы, Орлов сел в рабочее кресло и посмотрел на помощников.

– Во-первых, – меланхолично заговорил Гуров, – нас смущает неоднозначность оценки ситуации, сложившейся десять лет назад, в результате которой без вести пропал Алексей Рубич. Во-вторых, нас смущает его нынешнее поведение, если это действительно он, а не кто-то, кто прикрывается его именем.

– Поясни свое «во-вторых», – вскинул бровь Орлов.

– Ну посуди сам, Петр. Ты десять лет где-то… э-э, находился. Я подозреваю даже, что черт знает где, за пределами нашей страны. Ты сильно обижен, разозлен тем, что тебя бросили, предали, что тебе искалечили всю жизнь. И ты возвращаешься карать. Знаешь, тут нормально вырисовываются две возможные линии поведения. Либо ты втихаря находишь виновников и убиваешь их, а уж потом оповещаешь мир, за что ты их убил.

– Или не оповещаешь, – поддакнул Крячко, – потому что утолил жажду мести.

– Да. Или не оповещаешь, – согласился Гуров. – Или являешься открыто бичевать, взывать к совести и призывать к каре законной. Тогда ты не станешь сам предпринимать что-то незаконное. А у нас какая-то смесь здравого смысла с бредом сумасшедшего. Так не бывает, Петр.

– Бред сумасшедшего на то и бред, что он непредсказуем, – задумчиво проговорил Орлов.

– Нет, тут ты не прав, – покачал головой Лев. – Сейчас ты просто стараешься возразить из принципа, а не исходя из собственного опыта. Бред более логичен, чем здравый смысл. Бред предсказуем, потому что базируется на конкретных причинах, его вызвавших. А здравый смысл опирается на полет фантазии. Здоровой фантазии, заметь!

– Ладно, допустим. И каково ваше решение?

– Разумеется, работать в обоих направлениях, – отрезал Гуров с видом человека, которому это решение кажется очевидным.

– Не потянете вдвоем!

– Конечно. Чисто физически это сложно. Я думаю, что версию «псевдорубича» мы поручим МУРу, а сами будем разрабатывать версию настоящего Рубича.

– Ага, – улыбнулся Орлов. – По раскладу сил уже понятно, какая из версий вам кажется более правдоподобной. Все! Убегаю к начальству на совещание. Завтра вечером жду вас с планом работы по обеим версиям. Учтите, что времени нам начальство не отпустит столько, сколько мы бы хотели. Убит старший офицер МВД, скоро смежники начнут капать на нервы каждый день.