Спецназ его императорского величества - Владимир Куницын Страница 19

– Майор! Вы должны силами гренадеров вашей роты прикрывать группу Луи. В случае опасности дать возможность ей уйти в тыл, даже ценой гибели ваших солдат. А у тебя, любезный друг, на завтрашний день будет очень важная задача. Прошу!

На столе была разложена большая карта местности, не уступающая по точности той, что лежала сейчас на столе в гостиной роскошного замка, занимаемого Кутузовым.

– Я думаю, что из-за занавески, за которой вы просидели весь совет, удалось понять план завтрашнего сражения. Что от тебя требуется, Луи: после того как Буксгевден завязнет в болотах, пытаясь выбить Даву из маленьких австрийских деревушек, Сульт нанесет удар в центре. Над главными силами союзников возникнет опасность окружения, но если они отступят, то весь успех прорыва в центре будет потерян. Потому нельзя допустить, чтобы ординарец, которого направит Кутузов, передал приказ об отступлении.

Наполеон сделал шаг к столу, указка в руке монарха уперлась в точку на карте.

– На пути у курьера, везущего приказ, – кончик указки заскользил по бумаге, – лежит болото. Круглое, примерно восемьсот шагов. Курьер, конечно, будет скакать по дальнему от нас берегу. Сначала вы пойдете вслед за атакующими полками Сульта, но когда подойдете к болоту, сверните вправо. Здесь легко найти удобную позицию. Еще одно болото будет отделять вас от того сражения, что развернется на южном фланге. Кого ты намерен взять с собой?

– Анри Фико и Доминика Левуазье.

Хотя лучшим стрелком после Луи считался Люка Сен-Триор, командир решил не брать его. Сержант только вернулся из госпиталя и еще не освоил новый штуцер.

– Уверен, что троих будет достаточно?

– Я не уверен в двух штуцерах из тех пяти, что привез Бусто. Ему нужно еще неделю, чтобы довести их до полного порядка.

– Что ж! Будем играть тем, что есть.

Наполеон повернулся к адъютант-майору. Перментье догадался, что император ждет вопросов и от него.

– Простите, ваше величество, а разве Буксгевден, заметив, что его окружают, не отступит назад ближе к центру?

– Нет! Это не Багратион. И наша удача, что главные силы ведет Буксгевден. Он не примет решения об отступлении без приказа Кутузова. Больше всего в жизни он боится прослыть трусом.

II

Плотный утренний туман заволакивал низины. На высоком холме около деревни Прац командующий союзнической армией Михаил Илларионович Кутузов, сидя на гнедом трехлетке, смотрел на белую вату, в которую уходили войска навстречу французской армии. Многочисленная свита, окружающая главнокомандующего, располагалась рядом. На левом южном фланге войска уже вступили в дело, частая ружейная перестрелка, подкрепляемая глухим мощным звуком орудий, раздавалась из белесой пелены. С холма ничего не было видно, и Кутузов подумал о том, что знают ли артиллеристы, как наши, так и французские, в кого они стреляют?

На другом холме, носящем название Журань, значительно ближе, чем предполагала диспозиция Вейротера, у деревни Шлапанице, на серой арабской лошади сидел император Франции Наполеон Бонапарт. Как само собой разумеющееся он воспринял начавшуюся почти с рассветом перестрелку справа от себя, там, где войска Даву должны были встретить колонны Буксгевдена. Глядя то на большое медлительное солнце, лениво заползающее на светло-голубой небосвод, то на спускающиеся с Праценских высот русские полки, он выжидал. Туман, который сейчас скрывал выдвинувшиеся вперед батальоны, не только помогал ему, но и мешал. Исход сражения становился непредсказуемым, если главные силы противника на южном фланге смогли бы вовремя отступить. Тогда бы все решали быстрота маневра и удача. Перевес в численности и лишняя сотня орудий могли склонить чашу весов в пользу коалиции. Но в тумане Каранелли бессилен.

Прибывшие в Прац государи Александр I и Франц II выразили недоумение по поводу того, что часть войск, расположенных в центре, еще не начала спуск с высот, выдвигаясь навстречу противнику, стоящему, как они полагали, верстах в десяти. Кутузов, чья интуиция опытного командующего говорила, что Наполеон не может следовать на поле боя той диспозиции, которую представил Вейротер, что он многократно умнее и хитрее этого самодовольного выскочки, выжидал. Командующий не спешил посылать все силы в туман и оставлять господствующие высоты, дожидаясь, пока на аустерлицком поле солнце разгонит плотное белое молоко. Однако приказ императора о немедленном выступлении он отменить не мог. К счастью, солнце именно в это время всерьез взялось за туман, который прямо на глазах начал таять, открывая взору долину.

Император Бонапарт, выждав только ему одному известный момент, молча, не отрывая взгляда от Праценских высот, поднял руку в белой перчатке и подал знак к началу наступления. Маршалы в сопровождении адъютантов и ординарцев рассыпались веером по склону холма, направляясь к дивизиям для исполнения плана императора.

На северном фланге у Багратиона ни союзники, ни французы не начинали боевых действий, ожидая ухода тумана. Но после того как пришел приказ Наполеона к началу атаки, пехотинцы Ланна и кавалеристы Мюрата нанесли удар, норовя пробить брешь в стыке отряда Багратиона и войск, расположенных в центре. Сначала показалось, что им это удалось, но залпы картечью почти в упор умело расположенных батарей, сорвали замысел. Завязался яростный бой со взаимными атаками, с переходом инициативы из рук в руки.

На юге Буксгевден с третьей колонной наступал на Сокольниц. Дважды атака захлебнулась, пехотинцы Даву переходили в штыковую и отбрасывали союзников. Первая колонна под командованием Дохтурова, состоящая из трех сотен казаков, двух рот артиллерии и семи полков, включая и Московский драгунский, шла на Тельниц. Корнет Данилов, привыкший к тому, что судьба в этом походе не дает ему ни малейшей возможности проявить себя настоящим офицером, не поверил ушам, когда командир, майор Чардынцев, во весь голос прокричал:

– В атаку!

Николай скакал вместе с эскадроном, и мысли его лихорадочно неслись, обгоняя галоп лошади. Вот он, тот счастливый случай, когда все переменится в жизни! О том, что жизнь может закончиться раньше, чем перемениться, корнет не думал. Но в этой первой настоящей драгунской атаке, когда стремительно приближалась цепь французских пехотинцев, он не забывал о пистолетах в ольстрахах, о палаше в ножнах, о той линии, по которой нужно направить лошадь. То есть от природы обладал редчайшим качеством – чем опасней складывалась ситуация, тем хладнокровнее он становился, тем четче работала голова, прятались в глубине души и страх, и ярость, чувства, нужные только в отчаянном положении.

Разгоняясь, Данилов вывернул из-за мешающего юнкера и, обгоняя его, помчался, низко пригнувшись к шее лошади, на французского фузилера, поднимающего ружье с примкнутым штыком. Понимая, что фузилер выстрелит раньше, чем удастся доскакать до него, корнет мгновенно выхватил левой рукой пистолет и, не целясь, выстрелил. Уроки гувернера не пропали даром, пуля угодила точно в лоб французу, который начал медленно заваливаться на спину, по-прежнему сжимая ружье слабеющими руками.