Домашние правила - Джоди Пиколт Страница 2

– Ты так и не сказал мне, какой у Тэо мотив для убийства.

– О… – Джейкоб глядит на меня через плечо; недобрая улыбка расползается по его лицу. – Я украл его кроссовки.

Насколько я представляю, синдром Аспергера – это ярлык, описывающий не те черты, которые у Джейкоба есть, а те, которые он утратил. Примерно в двухлетнем возрасте он стал пропускать слова, отводить глаза и вообще начал избегать любых контактов с людьми. Джейкоб не мог нас слушать или не хотел. Однажды я посмотрела на него: он лежал на полу и возился с игрушечным самосвалом. Малыш сосредоточенно крутил колеса машинки; его лицо было совсем близко к моему, и я подумала: «Куда же ты ушел?»

Я искала объяснения поведению сына: он сидит, забившись в угол тележки для продуктов, когда мы идем за покупками, потому что в супермаркете холодно. Вшитые в швы одежды ярлычки, которые мне приходилось срезать с его вещей, неприятно трутся о кожу. В детском саду он не мог подружиться ни с одним ребенком, и я организовала праздник по случаю его дня рождения с водяными бомбочками и игрой в «прилепи хвост ослику Иа» с завязанными глазами. Примерно через полчаса после начала игр я вдруг заметила, что Джейкоба нет. Я была тогда на шестом месяце беременности и впала в истерику. Другие родители принялись обыскивать двор, улицу, дом. Нашла сына я: он сидел в подвале и занимался тем, что вставлял кассету в видеомагнитофон и вытаскивал ее, вставлял и вытаскивал.

Когда ему поставили диагноз, я разрыдалась. Не забывайте, это было в 1995-м, и мое представление об аутизме строилось исключительно на фильме с Дастином Хоффманом «Человек дождя». По словам нашего первого психиатра, у Джейкоба были проблемы с общением и социальным поведением без речевых нарушений, характерных для других форм аутизма. Прошло немало лет, прежде чем мы впервые услышали слова «синдром Аспергера». Тогда они еще не попали на диагностические радары врачей. Но к тому моменту у меня уже был Тэо, и Генри – мой бывший – уехал от нас. Он программист, работал дома и не мог выносить скандалов, которые закатывал Джейкоб по малейшим поводам: яркий свет в ванной, звук подъехавшего к дому по гравийной дорожке почтового грузовика, текстура хлопьев для завтрака. Я полностью отдалась на волю специалистов по раннему вмешательству, которые приходили к нам один за другим с намерением вытащить Джейкоба из его маленького мирка. «Я хочу, чтобы мой дом стал таким, как прежде, – сказал мне Генри. – Я хочу вернуть тебя».

Но я уже успела заметить, что с помощью поведенческой и речевой терапии Джейкоб снова начал общаться с окружающими. Улучшения были налицо. С учетом этого иного выбора не оставалось.

В тот вечер, когда Генри ушел, мы с Джейкобом сидели на кухне и играли в игру. Я корчила гримасу, а он пытался угадать, какую эмоцию я изображаю. Я улыбалась сквозь слезы и ждала, что Джейкоб скажет: «Это счастье».

Генри живет со своей новой семьей в Силиконовой долине, работает на «Apple» и редко разговаривает с мальчиками, хотя каждый месяц исправно присылает чек с детскими деньгами. Он всегда был очень организованным. И с цифрами ладил. Его способность запоминать содержание статей из «Нью-Йорк таймс» и цитировать их дословно, казавшаяся столь академически сексуальной, когда начался наш роман, мало чем отличалась от того, как Джейкоб в шесть лет запоминал программу телепередач. Прошло совсем немного времени после ухода от нас Генри, и я поставила ему тот же диагноз – синдром Аспергера в легкой степени.

Много копий ломается в спорах о том, относится или нет синдром Аспергера к расстройствам аутистического спектра, но скажу вам честно: это не имеет значения. Это всего лишь термин, которым мы пользуемся, чтобы добиться для Джейкоба особых условий в школе, а не объяснение того, кто он такой. Если вы встретитесь с ним сейчас, то прежде всего подумаете, что он не менял рубашку со вчерашнего дня и забыл причесаться. Если захотите поговорить с ним, придется начать разговор первым. Он не будет смотреть вам в глаза. И если вы отвлечетесь совсем ненадолго на разговор с кем-нибудь еще, то, повернувшись снова к Джейкобу, вероятно, обнаружите, что он вышел из комнаты.

По субботам мы с Джейкобом ходим за продуктами.

Это часть его расписания, а от него мы отклоняемся редко. О любых новшествах необходимо предупреждать заранее и готовить к ним – визит это к зубному врачу, прививка или появление посреди учебного года на уроках математики нового ученика. Я не сомневаюсь, что Джейкоб полностью приведет в порядок свое фальшивое место преступления до одиннадцати утра, потому что именно в это время женщина, раздающая бесплатные образцы продукции, ставит свой столик перед входом в кооперативный продуктовый магазин «Таунсенд». Она сразу узнаёт Джейкоба и обычно дает ему два маленьких яичных рулета, несколько кругляшек-брускетт, или что там у нее заготовлено для покупателей на этой неделе.

Тэо не возвращается, поэтому я оставляю для него записку, хотя расписание известно ему не хуже, чем мне. Когда я беру куртку и сумочку, Джейкоб уже сидит в машине на заднем сиденье. Ему там нравится – можно растянуться в свое удовольствие. Водительских прав у него нет, хотя мы регулярно препираемся по этому поводу, так как ему восемнадцать и водить машину он мог бы уже два года. Джейкоб прекрасно знает, как работают светофоры и, вероятно, мог бы разобрать один из них на части и снова собрать, однако я не вполне уверена, что в ситуации, когда на дороге появятся несколько машин, которым нужно проехать в разных направлениях, он сообразит, что ему делать на каждом конкретном перекрестке – останавливаться или проезжать.

– Что тебе осталось сделать из домашней работы? – спрашиваю я, когда мы трогаемся с места.

– Тупой английский.

– Английский не тупой.

– Ну, учитель английского. – Джейкоб кривится. – Мистер Франклин задал нам написать сочинение на любимую тему, и я хотел выбрать обед, но он не разрешил.

– Почему?

– Говорит, обед – это не тема.

Я смотрю на сына:

– Не тема.

– Ну, – отзывается Джейкоб, – это и не рема. Разве он не знает?

Я подавляю улыбку. Буквальное понимание слов Джейкобом в зависимости от ситуации может вызвать либо смех, либо раздражение. Смотрю в зеркало заднего вида, он прижимает большой палец к стеклу.

– Слишком холодно, отпечатков не останется, – небрежно бросаю я; этому меня научил сам Джейкоб.

– А ты знаешь почему?

– А? – Я смотрю на него. – Отпечаток портится при температуре ниже нуля?

– От холода поры кожи сжимаются, – говорит Джейкоб, – и выделения из них сокращаются, а значит, нечему приставать к стеклу и оставлять отпечатки.

– Это был мой второй вариант, – шучу я.

Я привыкла называть его «мой маленький гений», потому что даже в детстве он умудрялся выдавать объяснения вроде этого. Помню, однажды – ему тогда было четыре года – он читал табличку у кабинета частного врача, когда мимо проходил почтальон. Тот уставился на Джейкоба и рот разинул от удивления: и правда, не каждый день видишь дошколенка, который без запинки произносит слово «гастроэнтерология».