Домашние правила - Джоди Пиколт Страница 3

Я заруливаю на парковку, пропускаю отличное пустующее место, потому что оно рядом с блестящей оранжевой машиной, а Джейкоб не любит оранжевый цвет. Слышу, как он втянул в себя воздух и задержал дыхание, пока мы не проехали мимо. Вылезаем из машины, Джейкоб прикатывает тележку, и мы входим в магазин.

Место, где обычно сидит женщина с бесплатными образцами продукции, пустует.

– Джейкоб, это ерунда, – сразу говорю я.

Он смотрит на часы:

– Уже одиннадцать пятнадцать. Она приходит в одиннадцать и уходит в двенадцать.

– Что-то могло случиться.

– Ей удалили шишку на пальце, – говорит вдруг работник, который в двух шагах от нас выкладывает на стойку пакеты с морковью. – Она вернется через четыре недели.

Джейкоб начинает постукивать рукой по бедру. Я оглядываюсь, мысленно оценивая, насколько бурную сцену спровоцирует попытка увести сына отсюда, прежде чем самостимуляция превратится в полноценный нервный срыв, и смогу ли я успокоить его разумными доводами.

– Помнишь, как миссис Пинхэм три недели не появлялась в школе, когда заболела ветрянкой и не смогла предупредить вас заранее? Это то же самое.

– Но уже одиннадцать пятнадцать, – повторяет Джейкоб.

– Миссис Пинхэм поправилась, верно? И все вернулось в норму.

Морковный парень таращится на нас. Еще бы! Джейкоб с виду совершенно нормальный молодой человек. Явно интеллигентный. Но обычное течение дня нарушено, отчего, вероятно, он чувствует себя так же, как я, если бы мне вдруг велели спрыгнуть на тарзанке с Уиллис-тауэр [1].

В горле у Джейкоба раздается низкий рык, и я понимаю, что точку невозврата мы миновали. Сын пятится от меня и врезается в стойку с банками пикулей и соусами. Несколько бутылочек падают на пол, стекло бьется, и Джейкоб слетает с катушек. Кричит – тянет одну высокую жалобную ноту, саундтрек к моей жизни. Он двигается вслепую, отбивается от меня, когда я тянусь к нему.

Проходит всего тридцать секунд, но они длятся вечность, когда ты становишься центром пристального внимания окружающих, когда борешься со своим сыном ростом шесть футов, валишь его на покрытый линолеумом пол и придавливаешь всем своим весом. Только это помогает успокоить его. Я приставляю губы к его уху и напеваю:

– Я пристрелил шерифа, но не попал в его зама…

С детства эта песенка Боба Марли успокаивала Джейкоба; даже Тэо к трем годам уже знал все слова. Само собой, напряжение спадает, мышцы Джейкоба расслабляются, руки вяло лежат на полу по бокам от тела. Из уголка глаза выкатывается слезинка.

– Я пристрелил шерифа, – шепчет он, – но, клянусь, это была самозащита.

Я беру в ладони лицо сына и заставляю его встретиться со мной взглядом.

– Ну что? Теперь все в порядке?

Он отвечает не сразу, словно мысленно проводит серьезную проверку:

– Да.

Я встаю на колени и, естественно, оказываюсь в луже из маринада. Джейкоб садится и прижимает колени к груди.

Вокруг нас собралась толпа. К морковному парню присоединились управляющий магазином, несколько взрослых покупателей и две девочки-близняшки с одинаковыми созвездиями веснушек на щеках. Все они смотрят на Джейкоба, и в их взглядах читается забавная смесь ужаса с жалостью, которая преследует нас везде и всюду, будто псина, кусающая за пятки. Джейкоб и мухи не обидит, в прямом смысле и в переносном. Однажды в течение трехчасовой поездки он держал между сжатыми чашечками ладоней паука, чтобы, когда мы будем на месте, выпустить его на волю. Но если вы не знакомы с Джейкобом и увидите, как высокий мускулистый парень опрокидывает стойку с товарами в магазине, то подумаете, что он чем-то расстроен. Вы решите, что он буянит.

– Он аутист, – резко говорю я. – Есть вопросы?

Я пришла к выводу, что злость срабатывает лучше всего. Нужен электрошок, чтобы зеваки оторвали взгляды от сошедшего с рельсов поезда. Как ни в чем не бывало покупатели снова принимаются выбирать апельсины и накладывать в пакеты перцы. Две маленькие девочки убегают в проход с молочными продуктами. Морковный парень и управляющий не рискуют встречаться со мной взглядами, вот и славно. Справляться с нездоровым любопытством окружающих я умею, а вот их доброта может меня сломить.

Джейкоб плетется рядом со мной, я толкаю тележку. Рука его все еще едва заметно подрагивает у бедра, но он не стучит ею.

Больше всего я хочу, чтобы таких вещей с Джейкобом никогда не случалось.

Больше всего я боюсь, что такое случится, когда меня не будет рядом, и люди подумают о нем плохо.

Мне наложили на лицо двадцать четыре стежка, спасибо моему братцу. От десяти из них остался шрам на левой брови с того времени, как Джейкоб опрокинул высокий детский стул; мне тогда было восемь месяцев. Остальные четырнадцать пришлись на подбородок в Рождество 2003 года: в восторге от какого-то глупого подарка я смял в комок оберточную бумагу, и Джейкоба взбесил этот звук. Тем не менее причина, по которой я вам это рассказываю, не имеет отношения к брату. Дело в том, что мама обязательно скажет вам, мол, Джейкоб тихий и безобидный, но я живое доказательство того, что она себя обманывает.

Предполагается, что для Джейкоба я должен делать исключения; это одно из наших неписаных домашних правил. Поэтому, когда нам приходится объезжать знак «Объезд», что само по себе забавно, так как он оранжевый и пугает Джейкоба, и в результате я на десять минут опаздываю в школу, это нормально. В душ он всегда идет первым, потому что сто миллионов лет назад, когда я был еще младенцем, Джейкоб мылся в душе раньше меня и он не перенесет, если привычный распорядок дня будет нарушен. А когда мне исполнилось пятнадцать и в назначенный день нужно было получать учебные водительские права в дорожной инспекции, визит туда пришлось отменить, поскольку Джейкоб расклеился из-за покупки новых кроссовок, и я должен был понять, что такие вещи случаются. Проблема в том, что «такие вещи» случались и во время трех следующих моих попыток довести маму до дорожной инспекции. В конце концов я перестал просить ее об этом. При таких условиях я буду гонять на скейте, пока мне тридцатник не стукнет.

Однажды в детстве мы с Джейкобом играли в пруду у нашего дома с надувной лодкой. Моей обязанностью было следить за братом, хотя он на три года меня старше и столько же раз занимался с тренером по плаванию, как и я. Мы перевернули лодку вверх дном и занырнули под нее; воздух там был тяжелый и влажный. Джейкоб начал говорить про динозавров, которыми в то время был увлечен, и рот у него не закрывался. Вдруг я забеспокоился: а что, если из-за болтовни Джейкоба в этом тесном замкнутом пространстве закончится весь кислород? Я попытался поднять лодку, но она как будто присосалась к воде, и от этого я запаниковал еще сильнее. Разумеется, можно было нырнуть и выбраться из-под лодки, но почему-то в тот момент это не пришло мне в голову. Единственное, что я тогда понимал: мне нечем дышать. Когда меня спрашивают, каково это – расти с братом, у которого синдром Аспергера, я всегда вспоминаю тот момент, хотя вслух отвечаю: мне не с чем сравнивать.