Суд и ошибка - Энтони Беркли Страница 2

— Боже, да вы поднимаете вопросы заведомо неподъемные!

— Но довольно-таки отвлеченные, не так ли? — уронил Феррерс. Судя по остальным, все до одного понимали, о каких вопросах идет речь.

— Отвлеченные? — переспросил мистер Тодхантер. — Отнюдь. Если сумею, приведу конкретный пример. Погодите-ка. Да вот… Возьмем человека, которому врач сообщает, что жить ему осталось всего несколько месяцев. Он…

— О, я с таким зачином уже сталкивался! — рассмеялся Феррерс. — И скажу вам точно, что будет дальше! Взбудораженный известием о близкой смерти, человек, в обычных обстоятельствах вялый, нерешительный, подкаблучник, внезапно открывает в себе силы, доселе ему неведомые, вступает в отчаянную борьбу с ужасным злодеем, голыми руками справляется с бандой, в которой тот верховодит, влюбляется в непостижимо прекрасную девушку, которую поначалу принимает за бандитскую соучастницу, а затем обнаруживает прикованной к стене подземелья по шею в воде и не может позволить себе жениться на ней ввиду своей надвигающейся кончины, — но в последнюю минуту обнаруживается, что врач ошибся. Вы это имели в виду?

— Да, подобная ситуация частенько используется в романах, — вежливо улыбнувшись, согласился мистер Тодхантер. — Но в жизни она случается еще чаще. В конце концов, на свете столько неизлечимых болезней! И давайте допустим в рамках примера, который я привел, что подобный человек существует, и в последние месяцы своей жизни он желает сделать что-то полезное для своих ближних, желает, можно сказать, посвятить остаток дней тому, чтобы оказать им некую значительную услугу. Как, по вашему мнению, ему наилучшим образом поступить?

Поскольку мистер Тодхантер адресовал свой вопрос не кому-то отдельно, а компании в целом, ответствовал ему, с допустимой расторопностью, каждый.

— Застрелить Муссолини, — не раздумывая сказал майор Баррингтон. — Человек он, по моему убеждению, великий, но представляет опасность для всего мира.

— Нет, Гитлера, — поправил его индийский чиновник. — Гитлер — вот настоящее зло. И потом, я всегда считал евреев очень приличными людьми. Хотя еще лучше было бы истребить всех лидеров милитаристской партии в Японии. Наши собственные политики слишком мелки, чтобы мараться.

— Лично я в политические убийства не верю, — вступил Феррерс. — Уничтожение Гитлера не обязательно уничтожит гитлеризм. Такие движения должны себя изживать. Нет, будь я в таком положении, я бы склонялся к тому, чтобы истребить некоторых, возможно, вполне незначительных людей, которые сознательно делают невыносимой жизнь небольшой группы людей. Выигрыш в итоге, я думаю, будет больше, чем если угробить какого-нибудь диктатора, который, по сути, всего лишь рупор движения.

— Согласен, — произнес мистер Читтервик с таким чувством, словно ему помогли принять решение. — Если, конечно, под рукой нет политика, который лично ведет страну к войне и чья ликвидация поможет предотвратить ее.

Мистер Тодхантер перевел взгляд на священника.

— А вы, Дэнни?

— Я? Ну, вряд ли вы ожидаете, что я подхвачу этот клич к насилию. Я бы предложил себя медицинской клинике, пусть на мне проводят опасные эксперименты, которым нельзя подвергнуть того, кому не предстоит вскорости умереть. И убежден, человечеству от этого будет больше пользы, чем от любого из вас, знатоки кровавых мелодрам.

— Вот это идея новая! — оживился мистер Тодхантер.

Никто не обратил внимания на то, что сам он на свой вопрос никак не ответил.

— Вы, как всегда, ошибаетесь, Джек, — хмыкнул Феррерс. — Во-первых, никакая клиника не воспользуется вашей услугой, это я вам обещаю; шум, если эксперимент окажется слишком опасным, поднимется такой, что риск себя не оправдает. Да и в любом случае толку от вас будет не много, если вообще будет. Проводится ничтожно мало экспериментов, в которых человека нельзя заменить животным.

— Вы в этом уверены? — серьезно спросил мистер Тодхантер.

— Положительно уверен.

Священник пожал плечами:

— Ну, разговор ведь сугубо теоретический.

— Разумеется, — живо согласился мистер Тодхантер. — Тем не менее разве вам не кажется интересным, что из пяти высказавшихся четверо — за устранение, то есть за то, что я назвал негативным направлением, за принесение пользы путем изъятия зла, в противовес пополнению добра. Иными словами, за убийство. Что приводит нас туда, откуда мы начали, — к святости человеческой жизни.

Мистер Тодхантер налил себе еще портвейна и пустил графин по кругу. Дома его никто не ждал, и, следственно, он был волен сидеть за обеденным столом сколько ему вздумается; да и дам за столом в тот вечер не было, чтобы после портвейна присоединиться к ним. Графин обошел стол второй раз, и настроение у присутствующих заметно поднялось. Что может быть лучше, чем необременительно отвлеченная тема для разговора и хороший портвейн… и отсутствие нетерпеливых женщин за дверью тоже казалось благом.

— Отлично, — сказал Феррерс, — итак, чтобы разговор сделал полный круг, повторюсь: ценность человеческой жизни сильно преувеличена. И на этот раз попрошу каждого не согласного с этим пояснить мне, что это за святость такая в существовании алчного ростовщика, или шантажиста, или сифилитика, соблазняющего юных дев, или тупого чинуши, который в угоду вздорному хозяину выбрасывает на улицу приличных работящих людей, у которых на руках семьи… — Тут голос Феррерса неожиданно наполнился горечью. Он обвел взглядом сидящих за столом и взял себя в руки. — Да, если угодно, даже неизлечимо скорбного разумом… Итак, Джек?

— Вы хотите сказать, что назначите себя судьей жизни и смерти? — задал встречный вопрос священник.

— Отчего ж нет? Из меня получится весьма приличный судья.

— И цель ваша будет состоять в том, чтобы уничтожать людей, а не исправлять их?

— Если сочту, что исправить их невозможно.

— Значит, вы будете судить не только человека, но и самоё душу его, сколько добра содержится в ней, сколько зла?

Феррерса это нимало не испугало.

— Отчего ж нет? Это не так трудно, как вам кажется.

— Хотел бы я разделить вашу убежденность!

— Но не сможете, вероисповедание не дает. Вам приходится верить — или притворяться, что верите, — что души шантажистов, ростовщиков и соблазнителей исправимы. Я в это не верю. Но даже будь они исправимы, процесс стал бы слишком долгим и дорогостоящим, чтобы игра стоила свеч, если принять во внимание интересы всего общества.

— И вы по-прежнему думаете, что величайшее добро, которое человек способен сделать в том случае, который я привел, состоит в уничтожении источника зла? — вступил мистер Тодхантер со своей обычной серьезностью.

— Источника несчастья или несправедливости, — поправил Феррерс. — Меня не интересует абстрактное зло. Да, по-прежнему. По сути дела, я убежден в этом. Во всем, начиная с политической системы и кончая человеческим телом, надо сначала отсечь плохое, чтобы хорошее возросло. Приступишь к делу в обратном порядке, сведешь на нет всю работу. Вы согласны со мной, майор?