Последняя капля желаний - Лариса Соболева Страница 2

– Ерунда, деталь отошла, ты все равно не поймешь, – идя к ней, говорил нечаянный, посланный свыше спаситель. – У меня дело обстоит хуже, без серьезного ремонта не обойтись…

Виктория хотела рассыпаться в благодарностях и предложить отвезти его в город или заночевать у нее, да неожиданно для себя буквально захлебнулась первым же словом, не успев понять, что произошло…

Он убрал платок с ее лица, после, взяв девушку за подбородок, повертел стриженую голову в одну сторону, в другую. Удостоверившись, что она полностью отключилась, передвинул ее на место пассажира и сел за руль. Машина мягко тронулась, на черепашьей скорости объезжая лужи, так же неторопливо ехала и по узеньким улицам дачного поселка, который казался вымершим…

– Руди!.. – тихонько толкая мужа в плечо, будила его Олеся. – Рудольф, да проснись же ты…

– Который час? – промямлил он, полагая, что наступило утро.

Главное, выяснить, сколько еще можно поваляться в постели, потом послать жену к черту с приказом разбудить его позже.

– Не знаю, – ответила она. – Ночь. Рудольф, ты не слышишь? Тебе звонят уже третий раз…

Он сфокусировал внимание на звуках и… подскочил как ошпаренный, мигом проснувшись. Третий раз! Неужели Олеська не взяла трубку? Она же сует свой острый нос повсюду, но не взяла и не послушала голос в трубе под кодовым именем «Заместитель-1». У, как повезло. Он схватил мобильник и двинул к двери.

– Можешь здесь говорить, – разрешила Олеся сонным голосом, – я все равно не сплю.

Хм, не спит она. Даже если бы жена лежала трупом, он ушел бы из спальни. Рудольф оставил фразу жены без внимания, открыл дверь, одновременно нажав на кнопку телефона:

– Да, я слушаю…

– Рудик, ты можешь сейчас говорить?

Ах, умница, она достойна восхищения! И вопрос правильный, и голос понизила – все учла Ия. Но его взгляд машинально попал на светящийся циферблат круглых часов, висевших на видном месте, после чего Рудольф забыл ее вопрос, выпалив:

– Ни хрена себе: без пяти два! Что стряслось?

– Только не ругайся, я бы не потревожила тебя по пустякам. Около двенадцати позвонила Тошка, у нее сломалась машина на дороге, недалеко от дачного поселка, она просила привезти мастера. Я обзвонила знакомых, все отказались ехать, некоторые вообще не ответили. Звоню Тошке, а она не берет трубку. Я волнуюсь за нее, но одна ехать туда боюсь, вдруг случилось что-нибудь ужасное? Ру-удик… – протянула она просительно.

– Ясно, – меланхолично вздохнул он, прощаясь с такой естественной и обожаемой потребностью, как сон, теперь о подушке и кровати придется забыть до позднего вечера. – Ты хочешь, чтобы я приехал и мы отправились к Тошке? Собираюсь и еду.

– А дома что скажешь? – озаботилась Ия.

– Какая разница? Короче, жди.

К тому времени он уже был внизу, кинул трубку на диван, потер лицо ладонями, затем провел растопыренными пальцами по волосам, дабы пробудить спящие мозги и сообразить, с чего начать сборы. Напольные часы пробили два раза, кстати, дом набит ими – большими и маленькими, это напоминание о быстротечном времени, которое нужно беречь, а не бездумно тратить.

Рудольф метнулся в гардеробную, взял джинсы, свитер, туфли и куртку, задумался, вычисляя время, которое предстоит затратить на поездку. Наверняка в этой же одежде придется и на работу отправиться, а он всегда являлся живым примером для подчиненных, требуя и от них официозного стиля: костюм, рубашка, галстук. Но сейчас удобства превыше капризов, да и в офисном кабинете у него висит костюм на непредвиденный случай, Рудольф начал одеваться.

Заскрипела дверь, послышались легкие шаги, но он не поднял голову, чтобы посмотреть, кто идет. Кто может идти: она, жена. Звонила любимая женщина, поэтому отказать ей он не мог, к тому же побыть с ней несколько часов – это праздник, который Рудольф надеялся узаконить в недалеком будущем. А по лестнице спускалась давно нелюбимая женщина, она об этом еще не знает, но он подозревал, что догадывается, если же не догадывается, тогда у Олеськи интеллекта на копейку, а интуиция в минусе. Именно на семью Рудольф зря тратит драгоценное время, не все в этом мире легко дается.

– Куда ты ночью? – задала она идиотский вопрос.

– К любовнице, – получила такой же идиотский ответ, зато правдивый, но Олеся не поверила:

– А серьезно?

– Считаешь, меня посмели бы вызвать среди ночи без серьезных причин? – раздраженно бросил Рудольф, затягивая «липучки» на туфлях.

Собственно, его раздражение Олеся оправдала: кому понравится, когда не дают спать? Она жена понятливая, не упрекнув дорогого и любимого мужа за такой тон, спросила:

– За тобой приедут?

– Нет, поеду на своей машине.

– Тогда иду варить тебе кофе.

Как же его тошнит от ее заботы, самоотдачи, преданности, любви, как весь этот семейный очаг вместе с долбаным счастьем его достал – между прочим, очагом еще называют заболевание, центр землетрясения, пожар. В общем, это слово несет отрицательный заряд. Тошнит и от приторно-сладких губок с глазками, вопросительно приподнятых почти бесцветных бровей, естественного румянца и кудряшек вокруг кукольной мордашки.

– Обойдусь, иди спать, – буркнул Рудольф.

– Как это обойдешься? – не сдалась Олеся. – Все нормальные люди спят, а тебе за руль предстоит сесть, кофе хотя бы взбодрит. Не спорь, десять минут ничего не решат.

Он смотрел ей в спину исподлобья, разминая пальцы, будто им чего-то не хватало, и раздумывал, как и когда сказать, а главное – что? У него не было повода придраться, предъявить претензии, хотя он искусно моделировал ситуации, провоцируя жену вспылить, высказать упреки, защитить свое «я». Любой значимости скандал (даже ничтожный) он использовал бы в свою пользу, развил бы его, раздул и тем самым получил бы право обрести собственную свободу. Но Олеська не давала повода, не поддавалась на провокации, на все его хамские выпады у нее не было заготовлено извинение, хотя он ни разу не додумался попросить прощения: он много работает, ему тяжело, он устал. А без повода как-то трудно с ней порвать, ведь по большому счету Олеся ничего плохого ему не сделала, к тому же четырнадцать лет из жизни не вычеркнешь, просто за эти годы жена Рудольфу осточертела.

– Вот твой кофе.

Перед носом Рудольфа появился небольшой поднос с чашкой на блюдце. Она знает, сколько сахара класть, какой крепости кофе он любит, наверняка успела остудить его до нужной температуры. С внутренним стоном, к счастью, не прорвавшимся наружу, он взял чашку и начал пить, обжигая рот, дабы покончить с этой процедурой в считаные секунды.

– Может быть, бутерброд? – предложила Олеся.

– Ну, кто ест в два часа ночи? – недовольно фыркнул он.

Недовольство дома – это теперь его основная манера поведения, а жена ничего не замечает, ничего не чувствует. Толстокожая. И глупая. О, как Олеська глупа, невыносимо глупа, вся ее бессмысленная жизнь наполнена глупостью. Рудольф поставил недопитый кофе на поднос, подхватил с дивана телефон…