Три красных квадрата на черном фоне - Тонино Бенаквиста Страница 20

— Где я могу узнать о Веро?

— В больнице Божон, но сейчас ее нельзя видеть. Я думаю, она пробудет там еще несколько дней. С этими депрессиями никогда не знаешь…

Глупо поблагодарив его, я вышел из кабинета немного ошарашенный.

Дельмас обращался со мной не как с жертвой, а как с нормальным человеком, что совершенно не похоже на доброжелательное смущение, с которым я постоянно сталкиваюсь в последнее время. Это доказывает, что мир не кончается запястьем моей правой руки.

* * *

Я допил бутылку переохлажденного чуть терпкого шабли и вернулся к столу, заваленному ворохом измятых бумажек. Не так много на самом деле, но только то, что надо. Салон молодой живописи происходил в марте, в подборке есть несколько статей, посвященных общим тенденциям, а в трех рассказывается о дикой выходке, устроенной двадцать седьмого марта четырьмя наглыми неуправляемыми молодчиками. Самая интересная была напечатана в июньском номере «Свободного искусства», небольшой газетенке, которой больше не существует. А жаль.

«А затем, во всеобщем благостном урчание, весьма показательном для парижского живописного контекста, вдруг образовался разрыв. В конце вечера в залы ворвалось четверо молодых людей. В тот самый момент, когда мэтры и их ученики предавались взаимному восхвалению, эти четверо взбаламутили лужу согласия и благодушия, запустив туда булыжник. Они горланили: „Долой галереи и их цепных псов — хозяйчиков от искусства!“. Они срывали со стен полотна, чтобы развесить свои картины. Они раздавали листовки и всячески оскорбляли участников выставки (…)».

В другом журнале приводится текст упомянутой листовки.

«Искусство умерло, так устроим же ему настоящие похороны!

Мы, объективисты, заявляем, что искусство было убито хозяйчиками, галерейщиками, критиками и другими официальными институтами.

Объективисты не будут отрезать себе ни одного уха.

Слишком поздно.

Объективисты никогда ничего не будут требовать, они не существуют, они НИКОГДА не станут спекулировать на имени ни одного из своих членов.

Салон молодой живописи — душегубка эстетики.

Здесь убивают изящные искусства.

Что ж, туда им и дорога».

В третьем был помещен отчет о завершении вечера, вызвавшем у одних возмущение, а у других — живой интерес.

«Один из участников выставки, подвергшийся большим нападкам, чем остальные, попытался вызвать полицию, но организаторам удалось самим разрядить атмосферу насилия, все более охватывавшую выставку. Эдгар Деларж, владелец галереи „Европа“, известный своим интересом к новым талантам — правда, трудно сказать, не путает ли он талант и провокацию, — заявил, что его заинтересовали (!) молодые псевдо-революционеры. В ответ на что четверо смутьянов, единственной заслугой которых можно считать верность собственным убеждениям, громко послали его заниматься своими „блевотными делишками с дерьмовой живописью“ (sic)».

Мне так надо было, чтобы они существовали.

Вчетвером они сумели сотворить весь этот бордель. Шемен напрасно жалуется на старость: у него отличная память. Тут есть всё: колыбель изящных искусств, бунт, плевок в рожу хозяевам от искусства, презрение к должностным лицам, анонимность и отсутствие притязаний в отношении собственного творчества. Моран был там, прежде чем стал Мораном.

И потом есть этот галерейщик — Деларж, «хозяйчик», как и другие, но который, в отличие от остальных, не преминул выразить «заинтересованность». Надо быть действительно тронутым, или большим любителем скандалов, или большим любителем объективистов, чтобы стерпеть их наглость. Вот в этом направлении мне и надо копать, потому что, что бы там ни было, их выходка двадцать седьмого марта принесла свои плоды, пусть даже лишь на уровне закупочной комиссии. И почему бы им было вторично не поступиться своей безупречностью? Деларж, конечно, все помнит, он мог бы рассказать о своем столкновении с ними, может, даже описать их, возможно, он видел их мастерскую или следил за их последующим творчеством. В любом случае, он мог бы сказать мне, что ему так приглянулось в этих молодых террористах. И еще мне хотелось бы, чтобы кто-то более знающий, более увлеченный объяснил мне простыми доходчивыми словами, что такое я чувствую, когда в тысячный раз смотрю на «Опыт № 30». Это мог бы быть Шемен, но его взгляд давно уже потонул в цветной фотографии национального парка Эверглейдс. А мне надо знать всё, потому что за этим холстом скрывается сумасшедший, псих, который уничтожает воспоминания, отрезая людям руки и проламывая черепа. Джентльмен с каттером. Душевнобольной, говорящий во тьме. И я найду его раньше Дельмаса.

* * *

Я опять взялся за пишущую машинку — просто чтобы доказать самому себе, что еще способен на какие-то чувства по отношению к живым существам, а главное — чтобы восстановить мои, и только мои связи с моими, и только моими близкими. Я почувствовал вдохновение и начал в стиле, исполненном сладкой истомы, в пастельных тонах, но при этом не без известной доли реализма. Имя этому стилю — импрессионизм.

«Дорогие оба!

Практически я вам никогда не писал, и судьбе было угодно, чтобы сегодня я принялся за этот труд единственной рукой. Я переживаю сейчас смутный период, и, несмотря на расстояние, вы остаетесь единственными ориентирами в окружающем меня мраке. Должно пройти какое-то время, чтобы все вновь прояснилось. Я скучаю по солнцу, по морю, с которыми вы никогда не пытались расстаться».

* * *

Мужской голос.

— Галерея «Европа», здравствуйте.

— Я бы хотел поговорить с господином Деларжем.

— По какому поводу?

— Для личной беседы.

— …Вы журналист? Это по поводу Бобура?

— Нет-нет, я разыскиваю сведения о Салоне молодой живописи шестьдесят четвертого года. Насколько я знаю, он там присутствовал. Вы можете соединить меня с ним?

Легкое замешательство. Если бы его не было на месте, мне бы сразу об этом доложили. А что, если?..

— …Э-э-э-э… Он принимает только по предварительной договоренности, но сейчас у него очень много работы. Что вас интересует конкретно?..

Я почувствовал защитный рефлекс. Все ясно, зря он говорит о себе в третьем лице…

— По телефону объяснить трудно. Нельзя ли договориться о встрече у вас в галерее?

— Вы его не застанете. Что вы хотите знать о Салоне молодой живописи?

— Было бы проще, если бы я все-таки зашел.

— Не сейчас! Как ваше имя?

— Я перезвоню позже.

Я повесил трубку, прежде чем он успел отказать мне в третий раз. Мне казалось, что правильно будет предварительно позвонить, но, похоже, я ошибся. Нельзя предвидеть всех тактических ошибок. Остается только нагрянуть туда самому, чтобы взять его тепленьким, не дав времени опомниться. Галерея находится на улице Барбет, в Марэ, это рядом со мной. Живопись плотно пускает корни в моем квартале. Наплодил Бобур малюток.