Виновный - Лайза Баллантайн Страница 23

Дэниел затаил дыхание. Он поймал себя на том, что озирается по сторонам, пытаясь понять, откуда пойдет звук. Еще не раздались первые клавишные аккорды, но он уже знал, какое произведение она выбрала.

Напряжение, сковавшее его, на удивление ослабло, когда зазвучала музыка. Ритмичными, настойчивыми шагами она влекла его за собой, а над гробом Минни плавно опускался занавес. Время все замедляло ход, и, сидя в окружении незнакомцев, слушающих такую сокровенную для нее и для него самого музыку, он погрузился в воспоминания.

Память выталкивала на поверхность мгновения его жизни, и они растворялись в эфире, как ноты. Ля, а потом си-бемоль, — потрясенный, Дэниел приоткрыл рот, чувствуя, что щеки горят огнем, а горло сдавило до боли.

Когда в последний раз он слышал весь концерт целиком? Должно быть, еще подростком; в памяти музыка звучала мучительнее, чем вживую, диссонанс был более острым. Теперь же его удивила спокойная безмятежность мелодии и то, как точно были в ней выверены гармония и хаос, создавая нечто целостное, законченное, завершенное.

Музыка пробудила в нем странное чувство. Он еще крепче сжал зубы и просидел так до самого конца, не желая уступать своему горю. Вспоминал теплые сильные пальцы Минни и мягкие седые кудри. Его кожа помнила шершавость ее рук. Именно от этого он весь напрягся, а лицо залилось краской. Он сдержал слезы; она их не заслуживала, но какой-то маленький кусочек его души был готов уступить и просил оплакать ее.

Над парковкой светило солнце. Дэниел снял куртку и пошел к машине. Он вдруг понял, что дико устал и совершенно не готов к семичасовому перегону до Лондона. Кто-то тронул его за плечо, и он обернулся. Это была пожилая женщина с осунувшимся, изможденным лицом. Дэниел не сразу, но узнал в ней сестру Минни, Херриет.

— Ты знаешь, кто я? — спросила она, и ее губы криво потянулись вниз.

— Конечно. Как поживаете?

— А кто я? Ну, как меня зовут?

Дэниел перевел дыхание:

— Вы Херриет, тетя Херриет.

— Явился, да? Теперь-то нашел время, когда она умерла?

— Я… Я не…

— Надеюсь, что тебе стыдно, парень, и что приехать тебя заставила совесть. Да простит тебя Бог.

Херриет удалилась, истово тыча тростью в булыжник парковки.

Дэниел облокотился о крышу машины. От похорон, тишины и запаха листвы у него кружилась голова. Растирая влагу на кончиках пальцев, он перевел дух и обернулся, когда его позвал Каннингем.

— Денни, у нас до сих пор не было возможности… Скажите, у вас найдется время на ланч или чашку чая?

Он бы с удовольствием послал Каннингема подальше и прыгнул за руль, но ему хотелось только одного — прилечь, поэтому он согласился.

В кафе Дэниел опустил голову и прикрыл лицо ладонью. Каннингем заказал чайник чая для них обоих и суп для себя. Дэниел от еды отказался.

— Наверное, вам сейчас нелегко, — посочувствовал ему поверенный, складывая руки на груди.

Дэниел кашлянул и отвел взгляд, смущенный собственными чувствами к Минни и резкими словами Херриет. Он не понимал, почему вдруг так разволновался, ведь он распрощался с Минни много лет назад.

— Она была золото, — вздохнул Каннингем. — Чистое золото. Прикоснулась к стольким судьбам.

— Она была ушлая старушенция, — ответил Дэниел. — Врагов у нее было столько же, сколько друзей…

— Мы бы устроили прощание в церкви, но она однозначно потребовала гражданскую панихиду и кремацию. Кремацию, можете поверить?..

— Она давно порвала с Богом.

— Знаю, — кивнул Каннингем, — она много лет не ходила в церковь. По правде, у меня самого на это нет времени, но я всегда считал, что вера много для нее значила.

— Она как-то призналась, что труднее всего ей было отказаться от ритуалов и символов, — пусть она и не верила в них, но полностью отречься не могла. Она говорила, что христианство для нее — это просто еще одна вредная привычка. Вы, наверное, знаете, что она читала молитвы, когда напивалась, — вредные привычки идут рука об руку. Мне понравилась ваша речь. Все правильно. Она была бунтаркой.

— По-моему, после смерти Нормана ей нужно было вернуться в Корк, — сказал поверенный. — Ее сестра думает так же, вы с ней говорили? Она сидела в конце нашего ряда.

— Я знаю ее сестру, — ответил Дэниел. — Она приезжала в гости. Мы с ней перекинулись парой слов…

Он отвел взгляд, но Каннингем не заметил этого и продолжил болтать:

— Минни опередила свое время, это точно. Ей нужно было жить в большом городе, космополитичном…

— Да ладно вам, она любила деревню. Здесь была вся ее жизнь…

— Но рассуждала она как горожанка, и в городе ей было бы лучше, — не согласился Каннингем.

— Может быть. Она сама сделала выбор. Как вы сказали, она любила свою живность.

Каннингему принесли суп, и он на несколько минут увлекся салфеткой и булочкой с маслом. Дэниел прихлебывал чай, гадая, о чем поверенному так срочно понадобилось с ним поговорить. Ему нравилось сидеть молча.

— Прежде чем мы выручим деньги за имение, пройдет какое-то время, — начал объяснять Каннингем. — Я должен нанять клининговую фирму, чтобы привести дом в порядок, а потом выставим его на продажу. Он в таком состоянии, что вряд ли получится продать быстро, но тут можно только гадать. Просто будьте готовы к тому, что до получения наследства истечет несколько месяцев.

— Я уже сказал по телефону, что мне ничего не нужно.

Каннингем осторожно глотнул суп и, промокнув рот салфеткой, произнес:

— Я решил, раз вы приехали на похороны, значит передумали…

— Нет, не передумал. Не знаю, зачем я вообще приехал, наверное, должен был… — Дэниел потер лицо ладонями. — Собственнолично убедиться, что она умерла. Мы с ней довольно долго не общались.

— Да, она мне говорила. С имением торопиться некуда. Как я сказал, до продажи может пройти несколько месяцев. Я свяжусь с вами ближе к делу, может, ваш настрой изменится.

— Отлично, но я готов сказать вам прямо сейчас, что не изменится. Вы можете отдать все в собачий приют. Уверен, ей бы это понравилось.

— Что ж, торопиться некуда, разберемся со всем по порядку…

Дэниел не ответил. Их молчание тянулось, словно собака, которой хочется, чтобы ее приласкали.

Каннингем посмотрел в окно и попытался продолжить разговор:

— Минни была золото. Посмеяться любила. А чувство юмора какое!

— Я не помню.

Каннингем нахмурился и сосредоточился на супе.

Дэниел перевел дыхание и спросил:

— Значит, у нее был рак?

Каннингем, глотая, кивнул:

— Но, знаете, она даже не пыталась бороться. Она могла пройти химиотерапию, были варианты с операцией, но она от всего отказалась.