Лувр делает Одесса - Елена Роговая Страница 24

– Так а я за что говорю! Теперь вы понимаете, шо они работали вместе? Шулера! В какой ущерб ввести старого человека! Сколько времени понадобится для закрытия финансовой дыры.

– Не печальтесь, реб Герш. Если где-то потеряли, значит, обязательно придет прибыток из другой стороны.

– Вы думаете?

– Не сомневаюсь.

– Да услышит Господь ваши слова, благородная женщина!

– Увидите, все будет. Гриша, сбегай до Фимы. Скажи, заказ готов и столяр хочет за него поговорить.

– Если бы вы знали, какую вещь я сработал! Ваш внук останется доволен.

– Это мы еще посмотрим, – ухмыльнулся Хацкель.

– Вот вы сказали и почти обидели бедного ремесленника. Все так и хотят моего окончательного разорения.

– Ах, реб Герш, зачем грустить от безобидной шутки? Мы знаем вас много лет и не сомневаемся, что сделали на славу, особенно в том месте, где нужно было вставить специальный замок. Ведь так?

– Так, хитрец вы эдакий! Старый Герш для вас очень постарался. Пойдемте со мной, я все покажу прямо сейчас.

– Так вы уже стол к нам привезли?

– А шо делать? Доставка тоже стоит денег, а у меня сейчас как раз такое положение.

– Вот старый плут! Все-таки нашел способ содрать больше, чем договаривались, – недовольно буркнул Хацкель, выходя из дома.

– Не расстраивайтесь по пустякам, уважаемый Хацкель. Вы – люди, в отличие от меня, не бедные и ценой останетесь очень довольные.

На этих словах Герш, как факир, сдернул рогожу со своего изделия и отошел в сторонку. Подоспевший к этому моменту Фима, не отрывая глаз, рассматривал новый стол, потом медленно обошел вокруг саней, погладил рукой добротно исполненную столешницу и попытался открыть выдвижной ящик. Все это время старый Герш внимательно следил за реакцией заказчиков и хитро улыбался.

– Вот ключ, попробуй отпереть.

Несколько раз Фима пытался открыть замок, но все было тщетно.

– Можешь не терять время, ничего не получится. Посмотри лучше сюда. Для отвлечения внимания вора я наложил на выдвижной ящик ложную замочную скважину, а сбоку сделал потайную ключевину. Ее ни за что не увидишь из-за декоративных металлических уголков. Подковырни вот здесь ногтем и сдвинь в сторонку. А сейчас дышите носом глубже. К замочному механизму умный Герш вставил колокольчик, который всякий раз будет звенеть при открывании ящика. Ну как вам такая конструкция?

– Не ожидали. Не ожидали, – только и смог выговорить Хацкель. – Фима, что скажешь?

– То и скажу: работой очень доволен. Ни разу подобного затвора не встречал. Все как хотел и даже лучше.

– А я разве не обещал? Старый Герш знает толк! Герш работает по всем правилам, в отличие от молодежи, не в обиду при вас будет сказано.

Как и договаривались, Фима заплатил за работу с доставкой и даже накинул немного сверху, чем очень порадовал мастера и огорчил родственников.

– Зачем ты ему дал больше? – сетовал Хацкель, закрывая ворота. – Этот прохвост только и знает, как выуживать с клиентов больше, чем договаривались.

– Папа, не кипишитесь по пустякам. Мало того, что работа хорошая, так еще какой замок сработал. Если бы обычный встроил, то отдал бы деньги по договоренности, а тут по специальному заказу, с закавыкой. Он же сам все придумывает и очень мудрено, надо сказать. Головной труд, отец, должен цениться выше ручного. Накинул ему за инженерную мысль и нисколечки не жалею.

– Ладно, сынок, согласен с тобой. Всегда приятно, когда твой труд оценивают по достоинству. Ну что, мама, как вы и пророчили, прибыток ребу Гершу пришел с другой стороны, а точнее, с нашей, – уже по-доброму и с улыбкой произнес Хацкель. – Гришка, Белла, подсобите! Нам с Фимкой эту тяжесть в дом не занести.

Как только жизнь Разумовских вошла в обычное русло, Хацкель с Беллой подали прошение в сиротский суд на получение опекунства над Гришей. Чиновник внимательно выслушал просьбу Разумовских и отправил их в городскую управу, где без особых сложностей и решилась судьба мальчишки. По возвращении домой Хацкель с гордостью достал документ из внутреннего кармана сюртука и положил перед Фрейдой на стол.

– Вот, мама, официальная бумага с печатью, как вы и просили.

– Прям спокойно, без всякий препятсвий дали? – полюбопытствовала она, вытирая мокрые руки передником.

– Ну почему же спокойно? Наставление дали по всем жизненным сторонам. Сказали, что ребенка нужно содержать в строгости, в удалении от злых примеров, не допускать его праздности и принуждать к работе, дабы он не имел привычку лениться. Он, мама, в их глазах личность имеет, а следовательно, обращаться с ним нужно по всем правилам.

– Об этом пущай не беспокоются и получше приглядывают за своими детьми. Наш Гриша никогда не был бездельником. А еще какие слова говорили?

– Выразили доверие на предмет нашей безукоризненной морали и чадолюбия. Во как! Предписание дали, дабы Григорий мог воспитываться в знании промысла или ремесла, научился вести жизнь порядочную и трудолюбивую, отдаленную от мотовства.

– Это значит, ему тоже ювелиром быть полагается?

– Не обязательно ему перенимать нашу профессию, но пристроить в обучение будет надобно.

– Тю, только и всего! – ухмыльнулась Фрейда. – Я думала, будет сложнее, а все вон как просто обернулось.

– Это потому, что мы не дворянского происхождения. В нашем случае хватило предписания городской управы.

– И в управе могли к чему-нибудь прицепиться, но обошлось, потому как дело наше богоугодное. Все дни молилась против злого чиновника и верила, поможет Господь и оградит от всех трудностей.

– А еще они сразу спросили, какого ребенок вероисповедания. Если не иудейского, то не видать бы нам официального документа. Вернулись бы мы с Беллой домой с нерадостными лицами.

– Молодец, сынок. Пообещал маме и выполнил. Бумага – дело нужное. Она порядок жизни подтверждает. Теперь дите будет в семье на всех законных основаниях, а то вон их сколько, бездомных и беззащитных, по улицам болтается. С сегодняшнего дня никто нашего Гриню сиротством попрекнуть не сможет. Да, деточка?

Гришка посмотрел на Фрейду ясными голубыми глазами, кивнул и заплакал.

– Ты чего сырость вздумал разводить? Радоваться нужно.

– Бабушка, простите меня.

– За что?

– За то, что вам не верил. Я даже на Бога обижался. Сильно обижался, особенно, когда мама умерла.

– За то, что ее забрал? – сочувствующе спросила Белла.

– Ага, а за ней и папку. В ателье Вульфсон бил и говорил, чтобы я был послушным, чаще молился, и тогда Бог увидит мое усердие и все устроит лучшим образом. Я молился, верил и ждал, но ничего не менялось. Раз в год папа присылал посылку и обещал в письме, что заберет меня домой сразу же, как только стану портным. В первый же день подмастерья сьедали все мои подарки, если я не успевал их спрятать. От обиды я брал крышку посылочного ящика и ложился с ней спать.