Тринадцатая ночь - Алан Гордон Страница 25

— Ну, ваш совет ко мне не относится.

— Почему? Не женаты?

— Не молод.

Себастьян, прищурившись, глянул на меня, и я опустил голову и сделал несколько глотков, чтобы спрятать лицо за кубком. Вино оказалось отменным.

— Вы участвовали в последнем крестовом походе?

— Нет, — ответил я.

— И я тоже. А мне хотелось этого. Я был молод и полон благочестивых стремлений. «Ты остаешься, — повелел мне наш всемогущий герцог. — Кто-то должен остаться и присмотреть за дамами. Позаботься о Виоле за меня». Сам-то он гордо отправился шататься по свету, и вместе с ним весь свет нашего общества, а я торчал здесь среди женщин и детей. Скромно занимался хозяйственными делами, да и тех-то было немного. В основном обо всем заботился его управляющий.

— Клавдий?

— Нет, он появился позже. Тогда делами заправлял другой старый чудак. А потом он неожиданно умер, и моя сестрица, даже ни с кем не посоветовавшись, прибрала к рукам все руководство. Она отлично справилась. Я ее не осуждаю, но ведь меня оставили заботиться о женщинах, а в результате получилось так, что женщина сама всем заправляет. Потом вернулись наши воины, и всех их прославляли как героев. «О Себастьян, ты прекрасно управлял городом. И я слышал, сестра тебе помогала. Молодец, дружище…»

Он допил кубок и вновь наполнил его. Я решил не соперничать с ним в скорости.

— Я ведь граф, вы знаете.

Я кивнул.

— Женился на графине.

Я вновь кивнул.

— Когда-то все было прекрасно. Я был совершенно покорен. Даже не понял, как так вышло, а потом оказалось, что она любила мою сестру. Поначалу, конечно, когда считала, что Виола была мной или я был ею, в общем, что-то в таком духе. Все произошло так быстро. Я обвенчался с женщиной, которая считала меня кем-то другим. Женился, не успев даже толком поухаживать за ней. Тогда мне было семнадцать. И с тех пор я торчу здесь. А жена меня старше. К тому же она богата и знатна. Не женитесь молодым. Я понимаю, я понимаю, что вы уже не молоды, но вы же можете рассказать обо мне другим. Вставить мои предостережения в басню для безрассудных юнцов. Передайте им, пусть смело идут вперед, навстречу всем этим чертовым приключениям, даже если те ведут к гибели. Мне пора облегчиться.

Он резко встал и, пошатываясь, вышел.

Вскоре открыли второй бочонок, а потом и еще один. Александр, сэр Тоби и прочие знатные горожане упражнялись в заздравных тостах. Мы продолжали пить друг за друга до глубокой ночи. В какой-то момент мы все же остановились, но хоть убей, не припомню когда.

Тех женщин, кои румянят щеки и украшают глаза белладонной, чьи лица скрыты под пудрой… их никакие годы не убедят, что они постарели.

Святой Иероним. Письма.

Проснувшись поздним утром, я далеко не сразу осознал, где нахожусь, что тут делаю и чью роль мне приходится играть. Нетвердой походкой я спустился вниз. Александр встретил меня радостным мычанием, а Ньют мгновенно притащил мне миску каши. И тогда я вспомнил, какой сегодня день.

— Поди-ка сюда, дружок, — окликнул я отступившего Ньюта.

Он взглянул на меня, и на его физиономии постепенно отразились понимание и тревога. Ловко схватив парня за плечо, я развернул его к себе и хорошенько шлепнул по заднице. Он издал вопль.

— Желаю тебе, Ньют, долгой и счастливой жизни, — сказал я.

Александр встретил мои действия одобрительным смешком.

— Отлично сделано, сударь, — заметил он. — Я ничего не сказал, потому что не знал, принят ли в ваших родных краях такой обычай.

— Еще как принят, — сказал я. — И я полагаю, что Агата уже тоже достаточно подросла.

— Да, она крутится где-то здесь.

Сегодня отмечался День избиения младенцев [14], когда детей полагалось шлепать на удачу. По практическим соображениям я решил воздать должное этой традиции только в отношении домочадцев постоялого двора, взяв на заметку, что мне нужно запасти подарки для Агаты и Ньюта.

— Похоже, сегодня я проспал все на свете, — сказал я Александру.

— А заодно с вами и весь город, — ответил он. — Видимо, мы перекормили и перепоили всех прошлой ночью.

— Но на вас она что-то совсем не сказалась.

— Это единственная ночь в году, когда я предпочитаю не пить ни капли. Слишком безумная. Должен сказать, что хор в итоге распелся на славу.

— Да уж. Может, следует послать им бочонок перед представлением? Вино явно улучшает качество их исполнения.

— Вам также следовало бы присоединиться к ним, сударь. Ваш голос звучал отлично.

— Правда? — спросил я, скрывая тревогу. — Я даже не помню, что пел.

— И прекрасно пели. Конечно, после того как слегка приняли на грудь. Похоже, помимо прочих, вы знаете и все здешние песни.

— Большую часть жизни я провел в тавернах и кабачках. А на каком языке я пел?

— На немецком, наверное. Звучало похоже, во всяком случае.

Что ж, хотя бы за это нужно возблагодарить Господа. Плохо, конечно, что пение приоткрыло мои шутовские таланты, но, по крайней мере, мне удалось сохранить фальшивый акцент. Я принял обычное похмельное решение не злоупотреблять вином, хотя и догадывался, что его ожидает обычный «успех».

У меня не было определенных планов на этот день, что вполне согласовывалось с отсутствием определенного плана для всего путешествия. Казалось бессмысленным вновь прозябать у герцогских ворот. Вероятно, стоит нанести визит вежливости Себастьяну и Оливии. А вскоре пора будет начинать готовиться к маленькой ночной вылазке.

По площади носилась ликующая гурьба детей, они играли в пятнашки, изо всех сил шлепая друг друга по спинам. Несколько ребят катались с ледяной горушки около городской стены, каждый стремился как можно дольше проехать по льду на одной ножке до того, как свалиться в снежный сугроб. Далее у стены толпилась большая группа помиравших от хохота людей. Внезапно догадавшись, что вызывает их смех, я не спеша подошел к этой толпе.

Ее развлекал абсолютно лысый человек с лицом, обильно вымазанным белилами. Красные и зеленые треугольники вокруг его глаз соответствовали расцветке шутовского костюма. Правое ухо украшала эмалевая серьга, изображающая череп. А на безымянном пальце правой руки поблескивало кольцо, недавно виденное мной в кабинете отца Геральда. Густо накрашенные кармином веки ясно показывали что оба его глаза плотно закрыты. И важно было именно то, что они закрыты, поскольку он совершенно спокойно жонглировал четырьмя дубинками.

— А знаете ли вы, синьоры, почему я закрыл глаза? — крикнул он.

— Почему? — спросил хор голосов.