Аллегро - Владислав Вишневский Страница 25

— Стоп-стоп-стоп! — прерывает возникший было диспут дирижер. — Стоп, господа, стоп! Прекратили, товарищи, я сказал, дискуссию. — Гневно рубит подполковник рукой воздух. — Ты это, капитан, не торопись тарахтеть там, подожди, не переводи пока. — Повернулся к музыкантам. — Что это вы, понимаешь, навалились на гостью. Она что ли одна во всем виновата: в расизме, наркотиках этих, в бомбежках, а?.. — урезонивает дирижер высокий суд. — У нас, между прочим, тоже всё это есть… Одной Чечни уже, во как, по самое не хочу!.. Не забывайтесь, пожалуйста. И вас предупреждали, не устраивать политических собраний. Мы не на митинге. И Гейл к нам не за этим приехала. Она вообще из другого ведомства, если хотите знать. Она музыкант… ша… Правильно я говорю, нет, Гейл?

— Увот? Икскьюз ми, кэптейн, ай доунт андестнд ю!.. Увот зе мэтэ?.. Интоприта, плиз, уот дид хиз сэй нау? Плиз!..

Капитан закрутил головой, пытаясь понять, что же из всего этого можно переводить, дирижер подсказал:

— Ты ей однозначно вот что скажи, капитан, что мы, музыканты, уважаем её страну. Хорошая у неё страна Америка… Хорошая. По телевизору-то смотрим иногда их Си эн эн, видим, что там, и почём. Про скандалы там разные… про Керри с Бушем, про выборы их последние… Но она обязательно должна знать, капитан: мы, например музыканты, только за дружбу, только за уважение друг к другу, за сотрудничество между нашими странами, за мир, в общем. Как наш президент Владимир Владимирович Путин, Верховный главнокомандующий наш, недавно ещё раз провозгласил на встрече с этим, как его… ну, этот ещё… эээ… позавчера как раз… ваш толстый такой… ладно, не важно, за всеобщий европейский мир мы, вот. Хватит нам холодного противостояния… хватит уже. Так нет, Гейл? Мы за мир, за дружбу, за улыбки…

— … милых, — очень удачно въехал Кобзев, даже старшина не вздрогнул.

— Да, — охотно подтвердил и дирижер. — И за улыбки… И все такое прочее. — И словно переворачивая лист в нотной партитуре, призывно махнул рукой. — Ладно, пусть показывает другие свои марши. Она обещала.

Гейл нетерпеливо ждала окончания фразы переводчика, энергично кивала головой, улыбалась. Дождавшись перевода, затараторила, как и капитан вслед за ней:

— Да-да, господин подполковник, вы совершенно правы. Мы все должны: и музыканты, и военные, и все остальные люди, гордиться своими странами, любить и утверждать мир, любить и уважать свой народ, свободу, независимость, любить свою планету, Землю… Вы очень мудрый и обаятельный человек, господин подполковник!.. Она, говорит, с вами полностью солидарна, товарищ подполковник. — Подчёркивает концовку переводчик.

— Ну, что вы, госпожа Гейл, у нас все такие, — смутился дирижёр. — Давайте другую вашу музыку.

— Оу, я! Оф корс! Шюе!

Какое там шюе, девочка, йес, конечно, йес!

За следующие час с небольшим, музыканты прослушали десятка два других военных маршей. Устали даже. Это была музыка разных родов американских войск, разных соединений и даже подразделений.

Музыка действительно был разной. Созданная на другой мелодической основе, с другим темпо-ритмом, с другим строем, с другим набором инструментов, на другой патетической основе. Но развевающийся армейский флаг, идущие полки или военная техника чувствовались везде, пусть даже и под своеобразные звуки шотландской волынки. Гейл чудесным образом раскраснелась от волнения вызванного прослушиванием боевой национальной музыки, и от своих комментариев. Почти у всех маршей музыка была действительно более лиричная. С элементами распевности, часто близкой к классике, с намеками на танцевальный восторг, шутовской диксилендности, но непременно в маршевой ритмической базе, на те же четыре четверти. А где четыре, там и две, где две, вот тебе и победный танец.

Правда, уже через двадцать минут все их марши в головах музыкантов перепутались, стали совсем неузнаваемыми, плохо отличимыми друг от друга, как лица китайцев или негров. Это и понятно, много масла или сахару человеку всегда только во вред, пусть даже и военному. С музыкой так же, если она, к тому же, и не очень понятна ещё. А может, это и затасканный музыкальный центр не те децибелы выстреливал, может быть. Но устали все.

— Ну вот, — заметила Гейл, — это была часть наших лучших военных маршей. Вам понравилось?

Лица музыкантов расцвели в сильном восторге…

— Ооо!

— Конечно, Гейл!

— Да, Гейл, спасибо!

— Ничего маршочки!..

— Особенно мне понравился этот, как его… двести там какого-то полка… Где охотничий рог еще трубит. Хорошо вписано. Валторна так не сделает… Классно получилось! Так и вижу горы: Кордильеры, Тянь-Шань, Монблан…

— Это «Марш высокогорных егерских стрелков»

— Ага, он!

— Гейл, а можно вопрос… а это точно, что вы сегодня вечером заняты? Не шутите?

— Тимофеев, — гневно дёрнулся старшина, — и вы туда же, со своим этим вечером!.. — и только для «своих» гораздо тише прошипел. — Ну, кобели! — с любопытством всё же повернулся к Гейл.

Умолкли и остальные…

— А что я? — косясь на гостью, с улыбкой, чтоб не поняла, огрызнулся Тимофеев. — Я же просто спросить… — и только для старшины обиделся, надул губы. — И не кобель я, а прапорщик, товарищ старшина, музыкант. Такой же, как вы. Зачем сразу обзываться!

— Нет, Кобзев, я не такой как ты, я женат. — С нежной улыбкой для Гейл, так же шёпотом, одними губами заметил старшина.

— И я буду…

— Хха… Гха-гхыммм, — поперхнулся старшина. — Свежо придание.

Переводчик, не вникая в элементы «кухонной перепалки» в данной массовке, не отрывая глаз от губ Гейл, послушно перевел главное:

— Нет, она не шутит. Она говорит, что сегодня вечером будет на приеме в… их посольстве, американском посольстве… на приёме. Ей надо быть обязательно. И она хочет… вернее, имеет такую грандиозную возможность, имеет честь пригласить, говорит, привести с собой русского гостя… одного…

В студии возникла пауза…

— …музыканта.

Неужели!! Вот это да! Здорово! Как по команде, спины у всех выпрямились, музыканты подались чуть вперед, глазами ели гостью: и кого это, интересно, она имеет честь…

— …Если ваш дирижер, господин подполковник, не возражает, — продолжал переводить капитан. — То она приглашает…

В студии повисла звенящая тишина.

— …вашего музыканта… Смирнова, Александра, — на выдохе, не веря тому, что сейчас произнёс, выдавил капитан и обернулся на Смирнова.

Смирнов, густо покраснев, закашлялся.

Что?.. Из музыкантов как пары спустили. «Что она сказала, — Смирнова?» «Кого-кого?», «Какого Смирнова?» — не ослышались ли!.. Не может быть! Так он же ж рядовой, срочник, солдат, молодой ещё. Он же не дирижер ещё, не контрактник даже. Как же его-то можно приглашать, тем более туда?! Музыканты, приходя в себя, зашевелился, не находя слов заёрзали на местах в недоуменных беззвучных вопросах.