Агентство "Золотая шпилька". Дело парикмахера Любочки. Бес в ребро - Ирина Меркина Страница 29

К счастью — уже не для него, а для себя, — в какой-то момент жена поняла, что время не ухватишь за хвост. Теперь пришла очередь духовного самоусовершенствования. Китай, Индия, Шамбала, беседы с духами, водоросли в тарелке.

— Вер, помнишь, как Алинка родилась? — спросил он.

Спросил на всякий случай, для проверки. Он знал, что последует в ответ, но вдруг случится чудо…

Последовало ровно то, чего он ожидал. Жена несколько секунд пребывала в ступоре, видимо, процеживая вопрос через прану, потом не спеша кивнула, опустив глаза: мол, помню. Просветленные не любят многословия.

— Люди приходят в этот мир, чтобы пройти сквозь него в высшие миры… — прошептала она как бы про себя.

Ё-мое, подумал он, ну за что мне это. Впрочем, ясно, за что. У тебя свои игры, у нее свои. Когда перед тобой стоял выбор — быть нежным мужем и заботливым отцом или крутить бизнес, ты даже не задумался. И не спросил, как к этому относятся самые родные люди — жена и маленькая Алинка. Так чего же ты хочешь от них?

Теперь, должно быть, к старости, его все чаще посещали философские мысли о родственной близости, о семье, и он досадовал на то, что семья давно превратилась в голую формальность. Жена с головой ушла в мистику, а дочь замужем за человеком, которого противно пускать на порог. Недосмотрел, упустил.

Про себя он решил, что с внуком все сложится по-другому. Он будет много с ним разговаривать, постепенно посвящать в дела и вырастит своим единомышленником. Вот только Мочалку для этого надо будет нейтрализовать, однозначно.

А если будет внучка? Ну что ж… Из девочки тоже можно сделать человека. У Алинки, например, ясная голова. Жаль…

— Вера, твоя душа готова стать бабушкой? Ты встретишь нового человека, который придет в этот мир?

Теперь он уже явно подкалывал ее, но она не ответила.

Да, не повезло Алине с родителями.

В какой-то момент он подумывал привлечь дочь к делу. Однажды, еще совсем молодая, она дала ему неглупый совет. Они вот так же сидели за завтраком, только втроем, и он зачитывал самые выдающиеся перлы из публикаций о себе, любимом. Вера лишь слегка шевелила ресницами — то была решающая стадия в борьбе с беспощадным временем, а Алинка хохотала, откидываясь на стуле и обхватывая руками коленки в пестрых колготках — в старших классах она вдруг полюбила яркие цвета и короткие юбки.

— Знаешь, папа, — сказала она, отсмеявшись. — Тебе надо самому распускать такие слухи. Чем абсурднее, тем лучше. И пусть твои люди их регулярно пристраивают в газеты. Тогда, если кто-то нароет на тебя настоящий компромат, он в этом бреду просто потонет.

Мысль была вовсе не такой наивной, как казалось ей самой. Но у него в то время не было помощников, способных организовать эффективную дез-пресс-службу. Тут нужна была, кроме преданности делу, фантазия, дерзость и здоровое чувство юмора.

— Возьмешься? — спросил он в лоб.

Наверное, для нее это был слишком резкий переход от легкомысленного воскресного трепа к тем нудным, нескончаемым, ненавистным делам, которые день за днем отбирали у нее отца. Она сразу поскучнела и помотала головой. Увидев, что он разочарован, пробормотала извиняющимся тоном:

— У меня же уроки…

Второй раз он не предлагал, это было не в его правилах. А она еще и еще раз обозначила свое отношение к его интересам, сначала выбрав постороннюю, никому не нужную профессию, потом выйдя замуж за Мочалку. Но все равно она оставалась его дочерью.

То, что перед посторонними он демонстрировал полную отстраненность от семьи дочери, — это особая тема. Он намеренно выключил их из круга своего делового общения, но не из-за обиды на Алину и не потому, что не переносил Мочалку. Он попросту постарался оградить их от внимания журналистов — и преуспел в этом. Нынешнее поколение писак даже не подозревает, что у него есть взрослая дочь, и сопляки с фотоаппаратами не караулят ее у подъезда. Потому Алина может жить в обычном доме и ездить без охраны, о чем она мечтала, еще будучи стеснительным подростком и страдая от жадного внимания чужих глаз. А газеты чморят Великого человека по любому поводу, кроме одного. Никто не знает, что его зять — жалкая ничтожная личность.

Алина еще изредка появлялась на парадных приемах и презентациях, но Мочалка допускался к ним, лишь когда была уверенность, что он потеряется среди сотен гостей.

Здесь имелся еще один расчет. Демонстративное пренебрежение зятем позволяло изредка, не чаще одного раза в году, прибегать к его помощи в очень щепетильных вопросах. Разумеется, Мочалка исполнял роль слепого и немого инструмента и понятия не имел, для чего едет туда, не знаю куда, и передает то, не знаю что, неизвестным людям. Делал он это со страхом и отвращением, вопросов не задавал, понимая, что от многия знания печали могут быть просто немыслимые.

Стараниями Великого зять приобрел неоценимое достоинство — за ним не следили и не наблюдали, в отличие от самого патриарха, его приближенных, помощников приближенных и всех людей, имеющих хоть малейшее отношение к делам. Мочалка, отверженный мезальянс его своенравной дочери, был никому не нужен, как Неуловимый Джо, и в этом своем качестве порой очень полезен.

А ведь никакого временного просвета на следующей неделе не будет, вспомнил Великий. Ему нужно срочно и сверхсекретно отправиться в зарубежную поездку. Он чуть не забыл об этом, потому что в официальном расписании его дел это мероприятие не значилось. О нем знали считанные люди из самых надежных.

Он едет один. Билет и паспорт на чужое имя уже готовы. Послезавтра он прибудет на Озерковскую в один из своих офисов и пропадет там на пару дней, как уже случалось не раз. В аэропорт его отвезут с двумя пересадками, этим занимается Тимур. А вот на обратном пути его должен встретить человек, не вызывающий никаких подозрений. Посомневавшись, он все-таки остановил свой выбор на зяте. Придется полтора часа потерпеть близость волосатой гусеницы. Этот слизняк давно ничего путного не делал, пусть отрабатывает свои карманные бабки не только в постели у Алины.

Кирилл позвонил очень поздно, когда Таня уже легла — у нее наутро была назначена важная встреча. Вадиму, напротив, спешить завтра было некуда, и он хотел почитать перед сном. Он собрался было устроиться на кухне, но Таня попросила, чтобы он побыл рядом, а свет бра ей совсем не мешает.

Вадим уселся в кресле, укутал ноги пледом (в последние дни лета похолодало, но закаленная Тата продолжала держать балкон нараспашку) и раскрыл Рокуэлла Кента, наслаждаясь сказочным комфортом. И тут его мобильник запел «Оду к радости».

Нет ничего отвратительнее и наглее телефонного звонка, разбивающего хрупкую тишину ночной квартиры. Он ничем не лучше камня, разносящего вдребезги оконное стекло. Вадим вскочил, как ошпаренный, уронил книгу, запутался в пледе, ударился коленкой о журнальный столик, чертыхнулся — и Таня, конечно, проснулась, подняла с подушки встрепанную светлую голову. Схватив проклятый телефон, он махнул ей — спи! — и захромал в кухню.