Атрибут власти - Чингиз Абдуллаев Страница 3

Президент поднялся со своего кресла. Жена встала за ним.Сигаретов держался чуть в стороне. Охрана привычно заняла свои места, все былов порядке. Пахомов взглянул на президента, словно почувствовав, что сейчасможет что-то произойти. Президент, улыбнувшись, повернулся, чтобы выйти иззрительного зала. Но неожиданно возникло какое-то движение. Кто-то стремительнонаправлялся к ним. Пахомов лишь заметил, что это уже немолодой человек, летпятидесяти. Никто не успел понять, что именно происходит. Незнакомец вылетел изтолпы, словно выброшенный неведомой пружиной. Все замерли. Охранник, стоящийрядом с президентом, метнулся навстречу. Пахомов шагнул к президенту, прикрываяего своим телом. Еще один охранник спешил к ним. Но незнакомец был ближе, втрех шагах от президента. Первый охранник уже протянул руку, чтобы перехватитьнеизвестного. Пахомов подумал, что охранник может не успеть, и сделал еще шаг.Теперь он был между президентом и этим неизвестным. А за спиной незнакомца уженаходилось сразу трое сотрудников охраны…

Завтракая, Гейтлер смотрел в окно. Шел крупный снег. Гейтлерулыбался, глядя на этот снег. Такие морозы и такой крупный снег напоминали емудетство. Тогда все было проще и понятнее. Они были немцами, и настороженность вобщении с ними проскальзывала в словах каждого случайного знакомого, каждогососеда. Существовала линия фронта, и каждый, кто находился за этой линиейразделения, считался врагом. А каждый, кто был вместе с народом по эту сторонуфронта, считался «своим». Мальчишки не понимали подобных разделений, и детямнемецких антифашистов часто доставалось от соседских ребят, которые видели вкаждом из них врага. К сорок пятому стало немного легче. Собственно, он помнилтолько последний год, сорок шестой, когда ему было чуть больше четырех. Послепобеды отношение к немецким антифашистам и к их детям кардинально изменилось.Теперь уже многие понимали разницу между немецкими фашистами и немецкимикоммунистами, боровшимися против режима Гитлера.

Детские воспоминания всегда бывают окрашены ноткойностальгии и светлого чувства защищенности, когда родители рядом и все кажетсятаким понятным и радостным. Гейтлер смотрел в окно. Крупный снег напоминал емукартинки детства. Он закончил завтракать, аккуратно сложил посуду, —сказывалась немецкая педантичность. И в этот момент на кухню ворвалсяДзевоньский. Обычно невозмутимый и ироничный, поляк выглядел не простовзбешенным. Он был в ярости.

— Вы с ума сошли, — крикнул Дзевоньский, —как вы могли все так провалить? Кто вам дал право так поступать?

Гейтлер поставил чашку и спокойно посмотрел на орущегоДзевоньского.

— Не нужно так громко кричать, пан Юндзилл, —посоветовал он. — Нас могут услышать. Скоро должна приехать наша кухарка.Совсем не обязательно кричать так, чтобы она нас услышала.

— Что вы наделали? — яростно зашипелДзевоньский. — Мы готовили операцию несколько месяцев, потратили миллионыдолларов. А вы все так бездарно провалили. Вы слышали, что случилось вчера втеатре?

— Конечно. Об этом передавали сегодня в новостях. Ужесообщили по Си-эн-эн и по Би-би-си. Вчера было неудачное покушение наПрезидента России, когда он с супругой находился в театре. Однако некоторыесчитают, что нападавший был просто неуравновешенным типом, место которому впсихиатрической больнице.

— Это был ваш человек? Ваш «запасной вариант»? —снова крикнул Дзевоньский.

Прагматичного поляка возмущал не столько провал операции,сколько потраченные деньги, часть из которых он благоразумно присвоил. Нужнобудет отвечать за срыв операции и неудачу, это он хорошо понимал. Понимал он идругое. Его заказчики — достаточно серьезные люди, не жалеющие денег напроведение нужной им операции. И в случае ее провала сбежать ему не удастся.Эти люди сумеют найти «охотников», которые быстро вычислят, куда и как скрылсягенерал Дзевоньский.

— Сядьте и успокойтесь, — посоветовал емуГейтлер, — нельзя так волноваться по пустякам.

Дзевоньский сел на стул, усилием воли заставляя себя немногоуспокоиться. Затем сказал, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Вы могли бы меня заранее предупредить.

— О чем? — участливо спросил Гейтлер. —Предупредить вас о возможном появлении неуравновешенного типа, к которому я неимею абсолютно никакого отношения? Такие идиоты могут появиться когда угодно игде угодно. Кстати, у таких идиотов всегда больше шансов, чем у любойорганизованной группы. Сказывается отсутствие связных и большого кругапосвященных в операцию людей, среди которых, по статистике, обязательно бываютагенты или осведомители спецслужб. А одиночка вполне способен успешнопровернуть собственную операцию. Вспомните, как стреляли в бывшего президентаСССР Горбачева. Его спасло только чудо. Там тоже был психически больнойчеловек, который умудрился пронести оружие и сделать два выстрела. Или убийствоКеннеди. Люди до сих пор верят в теорию заговора. Но никто не смог бы найтилучшего исполнителя, чем затравленный и неуравновешенный Ли Харви Освальд, ктому же приехавший из России. Если Освальда подставили, то это самая гениальнаяоперация в истории спецслужб. Если нет, то моя теория верна. Одиночка сделалто, о чем мечтали многие организованные группы.

— Так этого идиота послали вы? — прошипелДзевоньский.

— Вы упрямо ничего не хотите понять, панЮндзилл, — усмехнулся Гейтлер. — Дело в том, что мне было очень важнопроверить нашу способность манипулировать сознанием людей, опираясь на средствамассовой информации. Нужно учитывать ментальность бывших советских людей. Здесьне очень доверяют официальным сообщениям, часто распространение информации идетна уровне слухов, сплетен, домыслов. И поэтому когда в разных изданияхпоявляются сообщения об одном спектакле, это вызывает общий интерес, которыйподогревается нашими сообщениями. Мне было важно провести «разведку боем», еслихотите. Посмотреть, как отреагирует охрана президента на нашу информационнуюподставку. Они не заподозрили ничего необычного. Трудно найти в сообщениях оновой постановке популярного спектакля что-то опасное для президента. Сейчасдругое время, пан Юндзилл, и войны выигрываются с помощью информационныхтехнологий.

— Не читайте мне лекций! — разозлилсяДзевоньский. — Вы или не вы послали Иголкина в театр?

— До вчерашнего дня я даже не слышал такойфамилии, — улыбнулся Гейтлер, — и конечно, никого не посылал. Вы знаете,я думаю, что пан Ярузельский, ваш бывший президент, нанес непоправимый уронвашим спецслужбам, особенно польской контрразведке, в которой вы служили.

Дзевоньский нахмурился.

— Когда у вас появилась «Солидарность», вы началиработать среди рабочих этого объединения, — продолжал Гейтлер. — Это,конечно, не дипломаты и не зарубежная разведка. Все ваше внимание былопереключено в первую очередь на «Солидарность». Но остановить этот профсоюзсилами спецслужб вы не смогли. Ярузельский ввел военное положение, чтобы спастисвою страну от возможного советского вмешательства. Он, конечно, спас Польшу,но дисквалифицировал свою контрразведку. Если до этого вы еще должны былипродумывать и планировать свои операции, то после введения военного положения увас исчезла всякая мотивация. Достаточно было малейшего подозрения, чтобыарестовать не понравившегося вам человека. Любой намек на нелояльность, любойдонос на диссидента мог привести к его аресту и временной изоляции. Не нужныбыли никакие дополнительные доказательства, все списывалось на военноеположение. И это привело к вашей вынужденной дисквалификации, пан Юндзилл.Когда извилины не работают, наступает атрофия мозга. Я не хочу вас обидеть, нодеятельность польской контрразведки в восьмидесятые годы — одни сплошныепровалы.