Гроб хрустальный - Сергей Юрьевич Кузнецов Страница 3

Услышав про четыре факториал Глеб как-то сразу вспомнил то время, когда учился в пятой матшколе. В Москве было три пятых школы: обыкновенная и две «спец» — языковая и математическая. Никогда не думал, сказал себе Глеб, что придется это вспоминать.

Звонок у двери отсутствовал, как Андрей и предупреждал, так что Глеб толкнул дверь. В прихожей стояла невысокая шатенка в яркой полупрозрачной юбке и черной маечке. Девушка чем-то напоминала Таниных подруг, которых Глеб не видел со дня развода — и только сейчас он понял, что немного по ним скучает. Еще он увидел невысокого парня в немного мятом темном костюме, с небольшой шапочкой, прикрывающей затылок. Глеб смутно помнил, что это какой-то ритуальный еврейский головной убор — талес? Цимес?

— Привет, — сказал парень Глебу и, протянув руку, представился: — Арсен.

— Снежана, — сказала девушка, и Глеб сразу подумал, что даже его собственное имя прозвучит теперь как-то заурядно.

— Глеб, — представился он и тут же спросил, — а где мне Андрея найти?

— Во второй боковой, — сказал Арсен, — как всегда.

Снежана засмеялась и чуть толкнула Арсена в грудь:

— Он тут раньше не был, как же он найдет?

Глеб кивнул. Арсен, направляясь к двери, сказал:

— Твоя очередь быть Ариадной, мать. — Девушка на секунду замешкалась, а Арсен, чмокнув ее в щеку, добавил: — Бывай.

Он пожал Глебу руку, крикнул в приоткрытую дверь: "До встречи, Нюра Степановна", — и тут же покинул квартиру.

— Пойдем, — сказала Снежана. Глеб вошел за ней в большую комнату, где на столе стояли тарелки с остатками еды, были разбросаны компакт-диски и лежала стопка одинаковых книг. По привычке Глеб прочел название: "Семиотический подход к изучению наследия московско-тартусской школы", но легче не стало: лучше б какая-нибудь математика, там хоть слова знакомые. Аудиосистема в углу тихо пела песню на несуществующем языке — гзи-гзи-гзэо, — а на стене висел плакат международной конференции по объектно-ориентированному программированию. Глеб подумал, что там наверняка можно было бы встретить кого-нибудь из его уехавших одноклассников. Чувство дежа вю, возникшее, когда Андрей объяснял про 24, усилилось. Глеб простился с этим миром много лет назад и никогда не предполагал вернуться.

Вслед за Снежаной он вышел в коридор. Высокий улыбающийся блондин сосредоточенно курил у окна, стряхивая пепел в консервную банку. На нем были клешеные джинсы и рубашка с большим воротником. Эта одежда напомнила Глебу школьные дискотеки в седьмом классе: так одевался главный пижон и стиляга их класса Феликс Ляхов.

— Бен, Андрей у себя? — спросила Снежана.

Блондин пожал плечами и, широко улыбнувшись, кивнул головой вглубь коридора: мол, проверь сама, я не знаю. Еще раз глянув на Бена, Глеб удивился, как такой реликт мог дожить до 96-го года. Впрочем, подумал он, может, просто мода возвращается?

Коридор — как в любой старой коммуналке, Глеб в таких бывал пару раз в жизни. На первой двери Глеб заметил стикер с пятипалым листком и надписью "Legalize it — NOW!" На второй — приклеенная скотчем распечатка: собака сидит перед экраном компьютера, а внизу стандартным Courier написано "В Интернете никто не узнает, что ты @". Что это значит, Глеб не понял.

Комната оказалась крошечной, в углу стоял рюкзак, полный книг, — кажется, разных; на стуле валялась скомканная рубашка, два непарных носка и несколько старых пятидюймовых дискет. На полу — сумка с эмблемой MIT, россыпь трехдюймовок и матрас, рядом с матрасом — недопитая бутылка пива. Поверх не застланной постели в джинсах и майке с книжкой в руках лежал Андрей.

Глеб сразу вспомнил, как выглядела когда-то его собственная комната. Бардак в доме, объяснял он отцу, — признак человека, для которого математические абстракции выше реальности материального мира. Вот Свидригайлов говорил, что бесконечность — это банька с паутиной по углам. Не знаю, пижонил Глеб, счетную или континуальную бесконечность он имел в виду, но в любом случае именно бесконечность — символ математического совершенства. Чем больше видимый хаос, тем ближе ты к совершенству. Отец считал Глебовы рассуждения демагогией, а Таня в самом начале их совместной жизни просто заявила: если дома будет твориться такое, она соберет вещи и уйдет, потому что ее как взрослую женщину бесконечность не интересует, а интересует лишь конечный срок собственной жизни, которую глупо тратить на…

Когда она излагала это, Глеб довольно быстро перестал слушать — как отец переставал слушать его самого, — но слова про конечность жизни ему запомнились. Больше они об этом не спорили. Впрочем, через восемь лет Таня все равно ушла, но привычка поддерживать минимальный порядок осталась.

При виде Снежаны и Глеба Андрей поднялся.

— Привет, — буркнул он. — Типа, извини, что я не того еще.

Он надел носки, поискал глазами кроссовки — те обнаружились в дальнем углу. Потом поднял сумку, и, порывшись, достал контейнер для контактных линз.

— Ну ладно, Андрей — сказала Снежана. — Я пошла.

— Угу, — сказал Андрей, а Глеб с улыбкой кивнул:

— Было очень приятно познакомиться.

Снежана на секунду задержалась в дверях и ответила:

— Мне тоже.

Обернулась, еще раз взглянула через плечо с полуулыбкой, и ушла. В этот момент она чем-то напомнила ему Таню.

— Вот, — сказал Андрей, выливая в рот остатки пива, — теперь можно как бы жить. Привет, — и он протянул Глебу руку, — я хоть вижу, с кем типа говорю, а то без линз я слеп как крот.

Глеб пожал руку и кивнул на матрас:

— А как же ты книжку читал?

— Я не читал, — ответил Андрей, — я вроде раздумывал, не почитать ли мне книжку. Видеть ее для этого ни к чему.

Глеб наконец рассмотрел обложку: что-то на английском, судя по картинке — фантастический роман. Названия он не понял.

— Я звонил вчера, — сказал Глеб. — Мы на дне рождения Емели познакомились.

— Да, я помню, — кивнул Андрей. — А Емеля — это Миша Емельянов, который нам бухгалтерию помогает делать, да?

— Да, типа того, — ответил Глеб. Ему и в голову никогда не приходило узнавать, чем заняты Абрамов и Емеля: бизнес — он и есть бизнес. Сегодня бухучет, завтра — ночной ларек. Во всяком случае, Глеб представлял это себе именно так.

— Я тебе свои работы принес, — сказал он, доставая из рюкзака папку. — Посмотришь?

— Да, и типа кофе заодно.

Кухня была под стать квартире — расшатанный стол, полная раковина грязной посуды и марш голодных тараканов по углам. Плита загажена так, что проще купить новую, чем отмыть эту. За столом сидели двое. Бена Глеб узнал по воротнику рубашки. Со своей отвратительной памятью на лица Глеб приучил себя запоминать одежду. Но беда в том, что он и одежду запоминал не визуально, а формульно: высокий воротник плюс блестящие пуговицы плюс клешеные джинсы. И при этом мог забыть, что надо бы запомнить еще и цвет рубашки. Таню это раздражало — особенно когда выяснялось, что Глеб не замечает ни новой юбки, ни новых туфель.