Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин Страница 3

– Прислуживают, сударь, в ресторане, аавгустейшей семье служат. Всяк по-своему, согласно чести и долгу.

Вот после этого самого случая Эндлунг и сталсо мной как шелковый: говорил вежливо, шуток больше не позволял, а звал поимени-отчеству и только на «вы».

Надобно сказать, что у человека моегоположения с обращением на «вы» и «ты» отношения особенные, потому что и статусу нас, дворцовых служителей, особенный. Трудно растолковать, как этополучается, что от одних людей оскорбительно обращение на «ты», а от другихобидно услышать «вы». Но служить я могу только этим последним, если выпонимаете, что я имею в виду.

Попробую объяснить. Обращение на «ты» я сношутолько от августейших особ. Нет, не сношу, а почитаю за привилегию и особоеотличие. Я был бы просто убит, если бы Георгий Александрович, ее высочество иликто-нибудь из их детей, хоть бы и самых младших, вдруг сказал мне «вы».Третьего года у меня вышло разногласие с Екатериной Иоанновной по поводу однойгорничной, которую несправедливо обвинили в легкомыслии. Я проявил твердость,настоял на своем, и великая княгиня, обидевшись, целую неделю мне «выкала». Яочень страдал, осунулся, по ночам не мог спать. Потом мы, конечно, объяснились.Екатерина Иоанновна с присущим ей великодушием признала свою неправоту, я тожеповинился и был допущен к руке, а она поцеловала меня в лоб.

Но я отвлекся.

Прислуживал играющим младший лакей Липпс, изновичков, которого я специально взял с собой, чтобы приглядеться, чего онстоит. Раньше служил в эстляндском поместье графа Бенкендорфа и былрекомендован мне мажордомом его сиятельства, моим давним знакомцем. Вроде бырасторопный малый и немногословен; но хороший слуга, в отличие от плохого,распознается не сразу. На новом месте любой тянется изо всех сил, тут нужновыждать пол годика-годик, а то и все два. Я понаблюдал, как Липпс подливаетконьяку, как ловко он заменил испачканную салфетку, как стоит на месте – этоочень, очень важно. Стоял он правильно – не переминался с ноги на ногу, головойне вертел. Пожалуй, можно выпускать и к гостям на малые приемы, решил я.

А игра шла своим ходом. Сначала проигралЭндлунг, и Павел Георгиевич ездил на нем верхом по коридору. Потом фортуна отвернуласьот его высочества, и лейтенант потребовал, чтобы великий князь совершеннораздетым сбегал в туалетную комнату и принес оттуда стакан воды.

Пока Павел Георгиевич с хохотом раздевался, япотихоньку выскользнул за дверь, позвал камердинера и велел, чтобы никто изслуг в великокняжеский салон не заглядывал, а сам прихватил из дежурного купенакидку. Когда его высочество, озираясь и прикрываясь рукой, выскочил вкоридор, я хотел было накинуть ему на плечи это длинное одеяние, но ПавелГеоргиевич с возмущением отказался, сказав, что слово есть слово, и пробежал дотуалетной комнаты и потом обратно, причем очень смеялся.

Хорошо, что мадемуазель Деклик не выглянула насмех. К счастью, его высочество Михаил Георгиевич, несмотря на поздний час, ещене ложился – изволил вприпрыжку скакать на сиденье и потом долго качался напортьере. Обыкновенно в половине девятого младший из великих князей уже спит,но тут мадемуазель сочла возможным сделать послабление, сказав, что еговысочество слишком возбужден путешествием и все равно не уснет.

У нас, в Зеленом доме, детей воспитываютнестрого, не то что при Синем дворе, у Кирилловичей. Там придерживаютсясемейных традиций государя Николая Павловича: мальчиков воспитываютпо-солдатски, с семи лет обучают фрунту, закаляют холодными обливаниями иукладывают спать в походные койки. Георгий Александрович же слывет вимператорской семье либералом. Сыновей воспитывает мягко, на французский манер,а единственную дочь, свою любимицу, по мнению родственников, и вовсе избаловал.

Ее высочество, слава богу, тоже из своего купене выходила и проказу Павла Георгиевича не видела. С самого Петербургазаперлась с книжкой, и даже знаю, с какой именно. «Крейцерова соната»,сочинение графа Толстого. Я читал, на случай если зайдет разговор меж дворецкими– чтоб не ударить лицом в грязь. По-моему, чтение прескучное и длядевятнадцатилетней девицы, тем более великой княжны, совершенно неуместное. ВПетербурге Екатерина Иоанновна нипочем не позволила бы дочери читать этакуюпакость. Надо думать, роман был засунут в багаж тайком. Не иначе как фрейлинабаронесса Строганова снабдила, больше некому.

Моряки угомонились только под утро, после чегои я позволил себе немного подремать, потому что, честно сказать, порядком усталот предотъездных хлопот, да и предвидел, что первый день в Москве окажетсянелегким.

* * *

Трудности превзошли все мои ожидания.

Так уж сложилось, что за сорок шесть лет своейжизни я никогда прежде не бывал в Белокаменной, хотя по свету поездил немало.Дело в том, что у нас в Семье азиатчину не жалуют, единственным мало-мальскипристойным местом во всей России признают Петербург, да и с московскимгенерал-губернатором Симеоном Александровичем мы холодны, так что бывать нам вдревней столице незачем. Даже в Крым, на Мисхорскую мызу, мы обычно едемкружным путем, через Минск, поскольку Георгий Александрович по дороге любитпострелять зубров в Беловежской пуще. А на прошлую коронацию, тому тринадцатьлет, я не ездил, поскольку занимал должность помощника дворецкого и былоставлен замещать моего тогдашнего начальника, покойного ныне ЗахараТрофимовича.

Пока ехали от вокзала через весь город, ясоставил себе о Москве первое впечатление. Город оказался еще менеецивилизованным, чем я ожидал – никакого сравнения с Петербургом. Улицы узки,бессмысленно изогнуты, дома убоги, публика неряшлива и провинциальна. И это притом, что в преддверие ожидаемого высочайшего прибытия город изо всех силпостарался прихорошиться: фасады помыты, крыши свежевыкрашены, на Тверской (этоглавная московская улица, чахлое подобие Невского) повсюду развешаны царскиевензеля и двуглавые орлы. Даже не знаю, с чем Москву и сравнить. Такая жебольшая деревня, как Салоники, куда заходил наш «Мстислав» в прошлом году. По дорогенам не встретилось ни фонтана, ни дома, в котором было бы больше четырехэтажей, ни конной статуи – лишь сутулый Пушкин, да и тот, судя по цвету бронзы,недавнего обзаведения.

У Красной площади, которая меня тоже изрядноразочаровала, кортеж разделился. Их высочества, как подобает членамимператорской фамилии, отправились поклониться иконе Иверской Божьей Матери икремлевским мощам, а я со слугами поехал готовить наше временное московскоеобиталище.