Устранители - Дональд Гамильтон Страница 3

— Мартелл... — произнес я. — А я уж было решил, что после берлинской эпопеи он выбыл из игры. Дай-ка я им полюбуюсь поближе, Смитти.

Смитти проковылял к задней стене и запустил проектор. Ковылял он по той причине, что от ступней у него мало что осталось. Некие джентльмены, пытавшиеся вырвать у Смитти интересующие их сведения, посчитали, что после их дружественной беседы ступни Смитти все равно не понадобятся. Как, впрочем, некоторые другие части тела, которых Смитти тоже недосчитался. А все, что от него осталось, было сплошь покрыто шрамами, так что смотреть на беднягу было нелегко.

Когда Смитти выписали из больницы, Мак поручил ему следить за картотекой, поскольку ни на что другое Смитти уже не годился. Впрочем, не подумайте, что Мак такой великодушный и печется о своих покалеченных агентах. Дело в том, что перед каждым выходом на задание мы обязаны заходить в картотеку и знакомиться с новостями, а следовательно — общаться со Смитти. Это лучше холодного душа остужало горячие головы и помогало избавляться от излишней самоуверенности, поскольку Смитти в свое время не уступал никому из нас. Лишь однажды он допустил промашку...

На экране появилась фотография Мартелла. Впрочем, снимок был исходно такого неважного качества, что от его увеличения особого толка не было. Мартелла подловили, когда он вылезал из машины — фотографировали издали, дрожащей рукой, так что изображение вышло довольно размытым. Подпись же была достаточно четкая:

“Мартелл, — прочитал я, — Владимир. Рост 5 футов 8 дюймов, вес 190 фунтов, волосы черные, широкий лоб, густые брови, карие глаза, прямой нос, пухлые; губы, волевой подбородок. Отпечатки пальцев Мартелла не получены (см. ниже). Прекрасно стреляет из пистолета, из ружья — неважно, нож и рукопашный бой — средне. В пристрастии к алкоголю, наркотикам я гомосексуальным связям не замечен. В 1947 и 1950 годах получил дисциплинарные взыскания за связи с женщинами, повлекшие за собой пренебрежение служебным и обязанностями. Несет ответственность за гибель агента Френсиса в Берлине в сентябре 195 году. Сведения о местопребывании до 1960 года отсутствуют. В феврале 1960-го под именем Джека Фенна объявился в Майами-Бич, служа телохранителем Доминика Рицци. Установлено, что под именем Джека Фенна совершил ряд преступлений (см. на следующей странице перечень арестов и отпечатки пальцев). Причина для изменения имени неизвестна. Местопребывание в настоящее время не установлено. Приоритет номер один.

Стало быть, его обнаружили, но потом упустили.

Кому-то не сносить за это головы. Я хмуро посмотрел на экран. Любитель ближнего боя; с винтовкой не в ладах. Дамский угодник; верно, он и впрямь мастер своего дела, если ему вновь доверили важное задание после двух скандальных историй с женщинами. А ведь его хозяева не слишком церемонятся с агентами, которые способны ухлестывать за дамочками, выполняя задание.

— Кто такой Рицци? — осведомился я.

— В основном занимался наркотиками, — ответил из-за моей спины Смитти. — Сейчас в тюрьме. Попался в аппалачской облаве вместе с другими заправилами мафии.

— Поэтому-то мистер Мартелл и лишился работы, — задумчиво произнес я. — Впрочем, подыскать новое место ему, конечно, не составило особого труда. Судя по его досье, он потратил лет семь-восемь на то, чтобы вжиться в образ головореза-мафиози.

Я еще раз кинул взгляд на расплывчатое изображение на экране и поморщился.

— Да, в квалификации ему не откажешь, это как пить дать.

Гангстерам повезло — они наняли подходящую персону. Убить человека ему — раз плюнуть. Но на кой черт ему понадобилось изображать из себя громилу — ума не приложу.

— Мак тоже ломает себе голову из-за этого, — заметил Смитти. — Он до дыр затер эту фотографию, надеясь, что его наконец осенит.

— Тебе известно еще что-нибудь? Более свеженькое? — поинтересовался я.

— Нет, хотя недавно было донесение, оставшееся неподтвержденным, что Мартелла видели в Рино. Вроде бы он сопровождал крупнейшего местного рэкетира — Фредерикса. Сейчас наш агент пытается разнюхать, что к чему.

Я поморщился. Вот, значит, почему эта старая лиса Мак послал в Неваду какого-то молокососа, а теперь просит меня оказать ему содействие. Раз уж вышло, что волею судьбы ты оказался поблизости, так изволь, Эрик, подстрахуй неопытного коллегу. Вроде бы сидишь себе и в ус не дуешь, но как только решишь отойти ко сну и выключишь свет, в тот же миг зазвонит телефон... Сколько раз такое уже со мной случалось!

К западу от Рино протянулась внушительных размеров горная гряда. К вящему неудовольствию семьи первых переселенцев по фамилии Доннер, которые и наткнулись на гряду, они не смогли, преодолеть заснеженных перевалов и были вынуждены зазимовать в наспех разбитом лагере, поедая друг друга. Теперь в отрогах гор невдалеке от злополучного перевала установлен памятник Доннерам. Что ж, быть может, бедолаги и впрямь заслужили такую честь, но по отношению к другим путешественникам, проделывающим этот путь без нарушения привычной диеты, это мне лично кажется не совсем справедливым: в самом деле, неужто нужно быть каннибалом, чтобы твое имя увековечили в камне или бронзе — я забыл, из чего изготовлен памятник.

Когда-то и мне довелось покорить этот перевал, но на сей раз, выехав из мотеля, я двинулся вдоль гряды. Стрелки часов приближались к трем часам дня, когда я достиг местного центра — Мидл-Форк, который состоял из одного-единственного магазина и бензозаправки. Там меня напичкали газировкой и наставлениями о том, как проехать к месту назначения присовокупив, что сбиться с пути невозможно; с тем я и отправился в горы.

Узкая дорога, змеившаяся вверх, казалось, целиком состояла из ухабов и выбоин, которые иногда словно для разнообразия перемежались крайне ненадежными с виду мостиками. Дорога то и дело раздваивалась. Временами перед развилками были установлены дорожные щиты, указывающие, как проехать к тому или иному ранчо, включая “Дабл-Эл”, но порой мне приходилось поворачивать наугад. Впрочем, меня это мало заботило. Вашингтон остался далеко позади вместе с седовласым Маком и картотекой, хранящей досье на всяких неприятных личностей, с которыми предписывалось держать ухо востро.

Мой старый грузовичок резво преодолевал милю за милей. Местность была дикая, живописная, не загаженная туристами; даже если, паче чаяния, я ненароком собьюсь с пути — ничего не стоит разогреть на портативной плитке жестянку с бобами, а потом заползу в спальный мешок в кузове, и уж утром спокойно отыщу дорогу.

Внезапно передо мной выросли ворота. Довольно грубо сколоченные, они состояли из двух массивных столбов с деревянной поперечиной, прогнувшейся посередине, как это часто бывает по прошествии времени. Через поперечный брус было выжжено клеймо “Дабл-Эл”, а чуть ниже, для особо безмозглых посетителей, следовала расшифровка по буквам: “Ранчо Дабл-Эл”. На одном из столбов красовалась потемневшая от непогоды табличка: “Гостиница”.

Я въехал в ворота. Сейчас, когда было сухо, ухабистая дорога особых проблем не доставляла, но мне показалось, что зимой некоторые участки могут быть попросту непреодолимыми. Завернув за поворот, я очутился на плато, откуда открывался столь захватывающий вид, что я решил запечатлеть его на память — я взял с собой фотоаппарат, чтобы сфотографировать детей. Выбравшись из машины, я подошел к обрыву и сделал снимок. Потом, затолкав фотоаппарат в карман, вернулся к грузовичку. Странное дело: сейчас изготавливают роботов, которые кормят детей, выгуливают собак и даже делают вполне приличные фотографии, но вот сконструировать миниатюрный фотоаппарат так никто и не удосужился. Потому-то я так и привязался к своей старенькой “лейке”, которую можно носить в кармане.