Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало - Андрей Мягков Страница 32

— А почему? Их пруд пруди. И в каждом, — поинтересовался Филин в своей излюбленной лапидарной манере.

Смеховая реакция Цавы постепенно сошла на нет. Он посерьёзнел.

— Простите, не очень понял. «Почему» — что?

— В торговлю.

— Почему мы их не отправляем в торговые точки? Вы это хотите спросить? — робко предположил директор меховой базы и, заметив утвердительный кивок Филина, осмелел. — Дак ведь план, дорогой вы мой Анатолий… простите, по батюшке не упомнил…

Анатолий опять мотнул головой:

— Тоже.

Цава на некоторое время замолчал. Затем в испуганном взгляде его мелькнуло предположение:

— Тоже… как и… Тоже… Иванович?

— Ну.

— Анатолий Иванович, родной вы мой, о, господи, не сразу сообразил, простите, я весь перед вами на ладони, Анатолий Иванович, я ведь что говорю, я говорю — план, будь он трижды неладен. Его ж никто не отменял. Мы ведь хозяйство плановое. Вы вот, поди, год уже нас проверочками трясёте…

— Нет.

— Что «нет»? Вы хотите сказать, что не вы трясёте? Согласен, не вы, ОБХССка наша родимая, но кому от этого легче? Мы как по минному полю ходим, охрану через каждую неделю меняем, в три раза её увеличили, а шустрые зверушки эти, норочки-то, всё убегают и убегают. Кладовщиков не напасёшься. Один вон у вас полгода уже отдыхает…

— Нет, — опять не согласился Филин.

— Ну не у вас, — без труда понял его Цава, — так ещё где, но сидит-посиживает, сухарями да баландой утробку травит. Так за это время мы уже пятерых уволили-наняли, где ж их взять, честных-то за такую зарплату, Анатолий Иванович, если шубки-то — вот они валяются, одна другой краше, импорту не снилось, бери — не хочу. — Он устал от смеха, умолк, перевёл дыхание. — О-о-ох, сил моих больше нет, ей-богу, прости, господи. Менять надо систему, Анатолий Иванович, менять систему нашу надо, не вслух будет сказано, иначе все помрём скоро от смеха.

Анатолий тоже слегка растянул губы в улыбке: трудно держать серьёз, когда имеешь дело с таким весёлым собеседником.

На прощанье Омар Иванович ещё раз заверил гостя, что он перед ним на ладони, рад знакомству и будет с нетерпением ждать встречи.

В кабинете Мерина происходило невероятное: говорил Филин. Давно, громко, очень длинными фразами. Никто из присутствующих ушам своим не верил, никто не осмеливался его прерывать: такого просто не могло быть или это был не Анатолий Филин, потому что такого, как говаривал в своё время Владимир Владимирович — «не увидишь и в века, если выставить в музее плачущего большевика».

И тем не менее это был он, Филин, только не на шутку разъярённый Филин.

— Это ж дикость какая-то, а не работа, я лучше на завод пойду слесарем, у меня шестой разряд, там мне, по крайней мере, будет не стыдно в глаза людям смотреть: этот потный ворюга добрых полчаса мне рассказывает, кто, за что и где сидит, а я, на минуточку, между нами — оперативный работник Московского уголовного розыска — сижу мудак мудаком и только глазами хлопаю — ни ухом, ни рылом ничего понять не могу: кто сидит? где сидит? за что сидит?

На словах «мудак мудаком» Александров сделал робкую попытку прервать монолог товарища, заметив: «А ты зачем в этом признаёшься-то»? Но Филин его понял по-своему.

— Как зачем? Что тут непонятного? Я не первый год в этой стране живу, пригляделся, в телевизор смотрю на их рожи наглые и сразу вижу: вор, вор, вор… Что тут скрывать? Спрашиваю: «Где сидит?» Он ухмыляется. Спрашиваю: «За что сидит?» Ухмыляется. Я в школе себя таким мудаком не ощущал.

— Ну в школе, может, ещё и рано было? — опять предположил Александров.

— Подожди, Саша, — Мерин поднял телефонную трубку, приложил палец к губам. — Клеопатра Сивлес… Силь-вест-ров-на? Это Мерин говорит. Клеопарта…, — он тяжело вздохнул, — товарищ полковник, а что, меховую базу, четвёрку, кто у нас ведёт? Нет, нет, что вы, я прекрасно помню, что вы мне говорили про эти шубы, просто мы решили проверить, у нас возникли… — Он замолчал на какое-то время. — А-а-а-а. Понятно. И что там? Ясно. Ясно. Ну тогда понятно. — Он повернулся к Филину, мерзко скривил лицо — мол, не наше ведомство. — Спасибо, Клепо… э-э-э… спасибо, товарищ полковник, — он повесил трубку.

— Там у них партия шуб в бегах. Лихие ребята.

Филин помрачнел. Спросил коротко в своей обычной манере: «Теперь так?», махнул рукой и сел.

На вопрос ему не ответили, видимо, на этот раз не все поняли, что именно его интересует, а впросак попадать не хотелось. Только Бельман не побоялся. Толя спросил:

— А что, КГБ у нас теперь ворованными шубами занимается и в этом видит защиту государственной безопасности? Я прав, Анатолий Иванович?

Тот ещё раз махнул рукой и вышел из кабинета.

На следующий день рано утром он подъехал к расположенному на окраине Москвы длинному пятиэтажному зданию. Обычная «хрущёвка», никаких вывесок — милицейская будка с вооружённым охранником и знак: остановка только для служебного транспорта.

Филин протянул милиционеру пропуск, вышел во двор, прыгая через лужи, добрался до металлической двери, нажал кнопку звонка, в образовавшуюся щель протянул пропуск. Человек в штатской одежде полистал муровское удостоверение, щель захлопнулась, затем дверь медленно отъехала.

— К Коняеву Михаилу Степановичу.

Охранник долго, каллиграфическим почерком вписывал данные филинского пропуска в фирменный бланк, сверял, прищуриваясь, фотографию с оригиналом.

— Похож? — не выдержав, съязвил Филин.

— Второй этаж, седьмой кабинет. — Охранник не удостоил его ответом.

Михаилом Коняевым оказался совсем молодой, ярко-рыжий, веснушчатый человек. Его доброжелательное лицо и весёлые озорные глаза говорили о том, что их владелец от жизни вообще и от своей работы в частности получал явное удовольствие. Он то и дело теребил подобие растительности на верхней губе и перед тем, как ответить на любой вопрос, неизменно улыбался и говорил: «Так скажем».

— Этого кладовщика у нас, так скажем, давно прописали. Я в июле из армии пришёл — он уже, так скажем, тут отдыхал. — Коняев не взглянул на протянутый ему пропуск, набрал номер телефона. Было занято, он набрал ещё раз. — Да вы присаживайтесь, сейчас нарисуем. Тут с ним как с министром возятся. Щуплый такой дяденька, зубов штук пять, не больше, а живёт в персоналке с телевизором, на допросы к нему сюда приезжают, редко, правда. Я его два раза всего… — он дозвонился, выпрямился на стуле.

— Егор Константинович? Коняев. Филин, так скажем, Анатолий, — он заглянул в пропуск, — Анатолий Иванович. Из МУРа. Фи-лин. — На том конце, по-видимому, что-то проверяли, потому что он замолчал и даже подмигнул, указывая на трубку: мол, бюрократы, делать им нечего. — Да, Егор Константинович. Понял. Так точно. — Он повесил трубку, встал из-за стола. — Посидите, Анатолий Иванович, я сейчас. — Взял Толин пропуск, вышел в коридор, постучал в соседнюю дверь.