Корпорация "Винтерленд" - Алан Глинн Страница 4

Телевизор по-прежнему включен. До звонка Ноэля Катерина в сотый раз смотрела «Друзей» [5]. Сейчас ей, конечно, не до них, но телик она не выключает — пусть себе работает, пока кто-нибудь не явится: все-таки компания. Пульт из руки она тоже не выпускает — он успокаивает: с ним ей кажется, что она занята, что способна влиять на ситуацию. И над всем: над звонками, над бесцельным шатанием по дому, над «Друзьями» — текут ее безостановочные слезы, то молчаливые, беззвучно скатывающиеся по щекам, то громкие, на всю катушку, буйные, захлебывающиеся. В какой-то момент Катерина замечает свое отражение в зеркале и не на шутку пугается. Неужели она так старо выглядит? Неужели превратилась в старуху?

Это неправда! У кого-то другого убили сына! Хотя, учитывая род занятий Ноэля, она и раньше, надо признаться, — десятками мрачных вечеров сотнями мрачных красок — рисовала себе подобную картину. Просто рисуй не рисуй, а в реальности все… совсем не так.

Первой появляется миссис Коллинз. Катерина моментально сожалеет о том, что позвала ее. Соседка добра, но, как бы получше выразиться, приторно добра. Такая задушит добротой. Вот и сейчас: она только ступила на порог, а в коридоре уже нечем дышать. Вскоре приезжает Ивон, перенимает вахту у миссис Коллинз. За это ей огромное спасибо, но дальше она отнимает у Катерины водку со словами, что, мол, один-два стаканчика — еще ничего, но больше — уже перебор. Скоро приедут копы, говорит она, увезут тебя, скорее всего, на опознание. К тому же выпить ты всегда успеешь. Затем она идет на кухню ставить чайник — чайник, мать твою. Провались он пропадом, этот чайник!

Катерина готова шваркнуть чайник об пол.

— Вот и славно. Что может быть лучше, — произносит миссис Коллинз, которая явно не понимает, куда себя приткнуть, и следует на кухню за Ивон, — чем чашечка доброго чая.

Чашечка гребаного доброго чая доканывает Катерину. Она пытается отвлечься, бросает взгляд на фотографии в углу гостиной. Поднимается с дивана, подходит к полкам, разглядывает.

Невероятно! Когда родился Ноэль, ей было восемнадцать. Вы только поглядите, что за красотка! Все парни в округе мечтали лишь об одном — завалить ее — и волочились почем зря. Так что, когда Катерина залетела, никто не удивился. Удивились выбору: почему, спрашивается, надо было залетать от такого придурковатого урода, как Джимми Демпси? Сама Катерина не парилась. Как только на свет появился малыш, ей стало абсолютно все равно; когда Джимми свалил в Англию, она даже вздохнула с облегчением. Это было ее дитя. Не Демпси, а Рафферти, к тому же Ноэль Рафферти, полный тезка ее брата.

Фотографии расставлены в хронологическом порядке; она рассматривает их поочередно, одну за другой.

«Господи, — думает Катерина, кусая губы, — сыночек мой. Взгляните: вот малыш, вот мальчик, здесь уже подросток. Вот его жизнь… вот и вся его жизнь…»

Она опять захлебывается в рыданиях, отворачивается. Подходит Ивон с чаем. Катерине хочется послать ее куда подальше, сказать, что чая не надо, но она этого не делает, берет чашку в руки.

Раздается дверной звонок.

Ноэль.

Он только вошел, а Катерина уже мчится из гостиной в коридор, встречает его. Там они стоят не меньше минуты, крепко и горько обнимаются.

Катерина боготворила брата всю жизнь. Последние годы они видятся реже, чем раньше, или, скорее, реже, чем ей того хочется. Он вечно по уши в работе: если не спит, то на совещании, или на заграничной пьянке, или просто на объекте. Ее вдруг осеняет, что дело не только в работе. Что-то другое мешает им общаться, всегда мешало. Просто она не решалась признаться себе в этом.

С возрастом биография сына становилась все круче, а упоминаний в прессе и прочей дряни все больше. Может, брат стеснялся их родства, стыдился его?

И что?

Да ничего. Катерина запуталась, но мысли не отбрасывает, просто на время отпускает ее. Она стоит в объятиях Ноэля, обласканная мягкостью его костюма, опьяненная дурманом одеколона, и спрашивает себя: вдруг в глубине души брат обрадовался, что нерадивый племянник больше не будет его позорить?

Подумала — и самой стало страшно. И стыдно.

Первым размыкает объятия Ноэль, берет лицо Катерины в ладони, заглядывает ей в глаза.

— Я скорблю вместе с тобой, Катерина, — произносит он.

Ее лицо опять скукоживается, объятия возобновляются. Из кухни появляется Ивон. Они с Ноэлем кивают Друг другу. В итоге все перебираются в гостиную, рассаживаются по диванам. Ведут себя на удивление чопорно, будто находятся на официальном приеме.

В воздухе жуткий напряг. С чего — непонятно.

Тут миссис Коллинз поднимается, и все становится на свои места.

— Я исчезаю, — шепчет соседка, кивая Ивон и Ноэлю.

Бросает взгляд на Катерину и резко отводит глаза. Секунда — и ее уже нет. Наконец-то они втроем.

Семьей.

Но долго это не длится.

Опять звонят в дверь, у Катерины опять щемит сердце. Это Мишель или Джина, предполагает она.

Ивон отправляется в коридор, а брат с сестрой остаются на месте: молчат, гладят друг друга взглядами, прислушиваются.

Дверь открывается.

— Добрый вечер, мэм.

Голос низкий, с сильным акцентом — сами мы не местные, блин.

Ноэль встает.

— Полиция, — спокойно произносит он.

Выходит из гостиной.

Катерина прислушивается: в прихожую вошли двое, может трое, копов. Говорят немного. Она представляет: стоят, наверное, там, грозятся, корчат рожи, качают головой. Потом наступает страшный момент: двое полицейских заходят в гостиную. Поверх формы — желтые люминесцентные куртки, они в них похожи на телепузиков. Лица у обоих виноватые, как у кокер-спаниелей. За ними в комнату входит следователь в штатском, ростом пониже, возрастом постарше, в темносинем костюме. Полиция в этом доме не впервые, но чтобы ее пустили через порог — такого не бывало. Катерину начинает трясти. Она представляет, как среагировал бы Ноэль, но молчит. Нет сил сопротивляться; в голове так много всякого, что сейчас для нее гораздо важнее: воспоминания, образы, фразы. Вот бы водки сейчас!

Куда Ивон ее задевала?

— Миссис Рафферти?

Миссис? Не стану поправлять.

Катерина поднимает взгляд. Они мнутся в гостиной. Присесть им никто не предлагает.

— Что? — спрашивает она.

Вперед выходит следователь:

— Боюсь, миссис Рафферти, у нас для вас плохие новости.

Она понимает: он просто выполняет свой долг, это всего лишь формальность, — но не может не представлять, как отреагировал бы Ноэль, будь он сейчас здесь: «Слушай, ублюдочная полицейская крыса, посвежее новостей не найдется?»