Джентльмены и игроки - Джоанн Харрис Страница 4

Заинтригованный, я выглянул в коридор — как раз вовремя, чтобы увидеть Джерри Грахфогеля и Лигу Наций с такими же коробками, поспешно ретирующихся вслед за Дивайном.

Недоумевая, я уселся за старый письменный стол и оглядел свою скромную империю.

59-й кабинет, территория, которой я владею последние тридцать лет. Часто признавалась спорной, но не сдавалась никогда. Нынче одни лишь немцы не оставляют попыток. Это большая комната и по-своему красивая, пусть и расположена в Колокольной башне так, что я вынужден преодолевать больше ступенек, чем хотелось бы, и находится она, если считать по прямой, в полумиле от моего маленького кабинета в верхнем коридоре.

Вы, конечно, замечали, что собаки начинают со временем походить на хозяев. То же происходит с учителем и его классной комнатой. Моя подходит мне, как мой старый твидовый пиджак, да и пахнет почти так же — мелом, книгами и запрещенными сигаретами. Большая почтенная классная доска господствует надо всем. Доктор Дивайн пытался ввести термин «меловая доска», и я рад заметить, что безуспешно. Парты старые, израненные, но я решительно противостоял попыткам заменить их вездесущими пластиковыми столами.

Если я заскучаю, всегда можно почитать граффити. В основном они касаются меня, что лестно. Сейчас моя любимая надпись — Hic magister podex est, [5]она сделана кем-то из мальчиков так давно, что уже и не вспомнишь. Когда я сам был мальчиком, никто бы не посмел написать в адрес учителя podex. Позорище. И все же надпись почему-то всегда вызывала у меня улыбку.

Мой стол не менее позорен: громадный, потемневший от времени, с бездонными ящиками и многочисленными надписями. Он стоит на подиуме — первоначально сооруженном для того, чтобы низкорослый учитель мог дотянуться до доски, — и с этой верхней палубы я могу благосклонно взирать на своих любимцев и незаметно решать кроссворд в «Таймс».

За ящиками стола живут мыши. Я знаю это, потому что по вечерам в пятницу они собираются вместе и шуршат под трубами отопления, пока мальчики пишут еженедельную контрольную. Я не жалуюсь. Мне мыши нравятся. Старый Главный однажды попробовал их травить — но только однажды: дохлые мыши воняют так, что любая другая живность позавидует. Вонь держалась несколько недель, пока наконец не позвали Джона Страза, бывшего тогда главным смотрителем, который отодрал доски, прикрывающие отопление, и убрал смердящие трупики.

С того дня мыши и я существовали по удобному принципу: живи и дай жить другим. Вот бы так и немцам.

Я очнулся от грез и увидел, что доктор Дивайн снова проходит мимо класса со своей свитой. Он выразительно постучал по запястью, напоминая о времени. Десять тридцать. Ах да, конечно. Общее собрание. Я нехотя уступил, выкинул окурок в мусорную корзину и не спеша направился в зал, задержавшись по пути, чтобы снять с крючка на дверце стенного шкафа потертую мантию.

Старый Главный всегда настаивал, чтобы в торжественных случаях мы надевали мантию. Теперь же я — фактически единственный, кто надевает ее на собрания, большинство появляется в мантии только в день вручения аттестатов. Родителям это нравится. Так они чувствуют традицию. Мне же просто нравится носить мантию. Она служит прекрасным камуфляжем и защищает костюм.

Когда я вышел, Джерри Грахфогель запирал свою дверь.

— О, здравствуйте, Рой.

Он одарил меня улыбкой еще нервнее, чем обычно. У этого долговязого молодого человека наилучшие намерения, но поддерживать порядок в классе он не умеет. Пока он закрывал дверь, я успел увидеть кучу картонных коробок у стены.

— Много хлопот сегодня? — Я указал на коробки. — Что это? Вторгаемся в Польшу?

Джерри дернулся:

— Нет, просто кое-что переносим в новый кабинет кафедры.

Я внимательно посмотрел на него. Фраза прозвучала несколько зловеще.

— Что за новый кабинет?

— Извините, надо бежать. Совещание у директора, нельзя опаздывать.

Это шутка такая. Джерри всегда и всюду опаздывает.

— Новый кабинет? А что, кто-то умер?

— Рой, извините. После поговорим.

И он почтовым голубем рванул к залу. Я напялил мантию и двинулся за ним более солидным шагом, охваченный тяжелым предчувствием.

Я пришел вовремя. Новый Главный как раз прибыл вместе с Пэтом Слоуном, своим первым заместителем, и секретаршей Марлин, бывшей родительницей, которая после смерти сына поступила к нам на работу. Новый Главный — хрупкий, элегантный, мрачноватый, словно Кристофер Ли в «Дракуле». Старый Главный был неприятным человеком, грубым, самоуверенным, с замашками диктатора, то есть такой, каким бы я и хотел видеть директора школы. Пятнадцать лет прошло с его ухода, а я до сих пор скучаю по нему.

По дороге к своему месту я остановился налить кружку чая. С удовлетворением отметил, что, хотя зал переполнен и некоторые молодые учителя остались без места, мое не заняли. Третье от окна, как раз под часами. Придерживая кружку на коленях, я погрузился в подушки и почувствовал, что кресло стало как-то тесновато.

Видимо, за каникулы я прибавил несколько фунтов.

— Кхм-кхм, — сухое покашливание Нового Главного, на которое мало кто обратил внимание.

Марлин — дама за пятьдесят, разведенная, снежные волосы, вагнерианская внешность — поймала мой взгляд и нахмурилась. Зал притих, чувствуя ее неодобрение. Конечно, ни для кого не секрет, что именно она заправляет школой, и не замечает этого лишь Новый Главный.

— Всех с возвращением, — произнес Пэт Слоун, всеми признанный «человеческим лицом» школы.

Крупный, веселый, поразительно юный в свои пятьдесят пять, он сохранил румяное очарование школьника-переростка с разбитым носом. Да и человек он хороший. Добрый, работящий, горячо преданный Школе, где тоже когда-то учился, но не слишком умный, хоть и закончил Оксфорд. Человек действия, им двигает скорее сочувствие, нежели разум; его легче представить в классе или на поле для регби, чем в комитете управления или на собрании. Мы не возражали — разума в «Сент-Освальде» более чем достаточно; на самом деле нам не хватало человечности — такой, как у Слоуна.

— Кхм-кхм.

Это снова Главный. Неудивительно, что между ним и Слоуном было некоторое напряжение. Слоун, будучи Слоуном, изо всех сил старался сделать это напряжение незаметным. Однако любовь к нему и мальчиков, и учителей вызывала досаду у Нового Главного, чья привлекательность была далеко не так очевидна.

— Кхм-кхм!

Румянец на лице Слоуна, и без того яркий, разгорелся еще сильнее. Марлин, преданная Пэту (тайно, как она думала) все последние пятнадцать лет, казалась недовольной.

Не замечая ничего вокруг, Главный шагнул вперед.

— Пункт первый: финансирование строительства нового игрового павильона. Было принято решение создать вторую административную должность, чтобы заниматься вопросами изыскания средств. Подходящего кандидата выберут из шести претендентов, ему присвоят звание управляющего делами по связям с общественностью и…