Ласковый голос смерти - Элизабет Хейнс Страница 40

Я вошла в гостиную и включила свет, почти ожидая увидеть маму. Пустое кресло настолько меня поразило, что я невольно попятилась. Каждый раз, когда я к ней приходила — три или четыре раза в неделю, — она сидела там. При мне она вставала лишь иногда, чтобы сходить в туалет или сделать что-нибудь в кухне, непременно опираясь на костыли и на мою руку. Бо́льшую же часть времени она просто сидела и ждала, когда я ей что-нибудь принесу.

Теперь кресло опустело. За долгие годы в сиденье образовалась вмятина, покрытие выцвело и залоснилось. Подлокотники посерели от постоянного прикосновения ее рук. Но мамы больше не было.

У меня вдруг участилось дыхание, нахлынула беспричинная паника. С чего бы? В доме царила полнейшая тишина. Бывала ли я вообще когда-нибудь в этой комнате при молчащем телевизоре? Даже воздух без мамы казался другим.

Глубоко вздохнув, я взяла себя в руки. Нужно было заняться делом.

Повернувшись к креслу спиной, я прошла в кухню. Там было темно — окно выходило в пустой двор и на неосвещенные окна соседнего дома. Я включила лампу.

В кухне царил подозрительный порядок. Мама не любила мыть посуду, и, когда я привозила ей ужин, я обычно начинала с мытья накопившейся за предыдущие дни посуды. Но раковина была пуста, серое полотенце висело на смесителе, из которого размеренно капала вода. Я открыла холодильник. Он был почти пуст — пара банок варенья, бутылка салатного соуса, коробка яиц, масло на блюдце, нераспечатанная пачка сыра, непочатая бутылка белого вина. Я даже не помнила, покупала ли все это. Где овощи, которые я туда положила… Когда? В воскресенье? Она не могла все их съесть. А молоко? Я купила вчера двухпинтовую бутылку.

— Аннабель, это вы?

Я едва не подпрыгнула, услышав за спиной голос. Рядом стоял Лен. Я понятия не имела, как он ухитрился войти так, что я его не услышала, учитывая тишину в доме.

— Здравствуйте, Лен, — сказала я. — Вы меня напугали.

— Простите, дорогая. Как вы?

— Мама сегодня умерла, — ответила я, подумав, что совершенно не умею сообщать людям дурные известия.

— Да, я знаю, — сказал он. — Мои соболезнования. Бедняжка.

— Откуда вы знаете?

— Я звонил сегодня в боленницу, хотел узнать, как у нее дела.

Я едва подавила неуместный смешок. Он действительно сказал «боленница».

— Как вы? — снова спросил он. — Мы с женой очень за вас тревожились, когда услышали, что она умерла.

— Со мной все хорошо. Просто нужно очень многое сделать.

— Знаю, последний долг и все такое. Если мы можем чем-то помочь…

— Спасибо.

Я неловко держалась одной рукой за холодильник и думала, что, собственно, нужно Лену. Зачем он сюда пришел, если уже ясно, что мама не вернется?

— Это вы забрали продукты из холодильника?

Похоже, слова мои прозвучали чуть резче, чем следовало, поскольку он слегка покраснел и неуверенно переступил с ноги на ногу:

— Ну… Да, мы боялись, что еда испортится. Я не думал, что вы так быстро придете: горе и все такое…

— Что ж, — сказала я, — весьма любезно с вашей стороны. Но я вполне могу справиться сама.

— Тяжелые времена, — проговорил он, успокаиваясь. — Очень тяжелые. Знаете, мы с женой старались за ней присматривать, но она так постарела… Да и вообще, это лишь вопрос времени. Со всеми нами рано или поздно это случится.

— Ну… — пробормотала я.

— Конечно, когда рядом родные люди, как было с вашей мамой, все совсем по-другому. Оба наших мальчика давно выросли, у них свои семьи. У них мало времени, к тому же они знают, что у нас все хорошо и мы сами можем о себе позаботиться, так что мы не так уж часто их видим — в основном на Рождество, и еще они приезжали на семидесятилетие моей жены в прошлом году, но, собственно, и все. Порой начинаешь задумываться насчет всей той писанины в газетах про людей, о которых никто не заботился и которых нашли мертвыми, — не случится ли то же самое со мной?

— Я знаю, — сказала я.

— Ладно, не могу я тут весь день болтать, а то жена начнет беспокоиться. Пойду, пожалуй. Продукты вам отдать?

Последние слова он бросил уже через плечо, словно невинный вопрос на прощание, но тут же повернулся и уставился на меня глазами-бусинками. Значит, он ничего не выбросил? По сути, он явился сюда и похитил всю мамину свежую еду из холодильника. Удивительно, что яйца и масло остались на месте.

— Нет, конечно, — ответила я.

— Ну и хорошо, тогда я пошел. Если что-то понадобится, просто позвоните. Если нужно, буду проверять ее почту и прочее. Ну ладно, всего доброго.

Хлопнула дверь. Когда он входил, хлопка не было. Вероятно, он тихо закрыл ее за собой и прокрался по коридору, осторожно ступая по дощатым половицам. Мне не хотелось, чтобы он проверял ее почту. Мне не хотелось, чтобы у него вообще был ключ. Нужно попросить, чтобы он его отдал.

Я вновь взглянула на погруженную в тишину кухню, где вещи стояли на своих местах, ожидая, когда я ими воспользуюсь. Повинуясь внезапно возникшей мысли, я открыла буфет, где хранились сухие продукты — чай в пакетиках, хлопья… На самом верху стояла коллекционная жестяная коробка из-под чая с фотографией свадьбы его королевского высочества принца Чарльза и леди Дианы Спенсер в 1981 году. В нее мама откладывала из пенсии деньги на хозяйство и прочие мелкие расходы. По моему заявлению с ее банковского счета регулярно перечислялись деньги на оплату всех счетов, и раз в несколько месяцев я проверяла, все ли надлежащим образом оплачено. Покупая для нее еду, я брала деньги из жестянки и клала на их место чек из магазина, округляя сумму в ту или иную сторону и не заботясь о мелочи, поскольку рано или поздно все и так сходилось. В прошлое воскресенье там лежало восемьдесят фунтов бумажками по двадцать. Тогда я взяла двадцатку и положила на ее место десятку из своего кошелька, поскольку покупки обошлись мне в двенадцать фунтов девяносто восемь пенсов. Однако вчера я настолько устала, просидев допоздна на работе, что забыла положить в коробку чек, до сих пор лежавший на дне моей сумочки.

В коробке было всего двадцать фунтов — одной бумажкой. С тех пор как я заглядывала туда несколько дней назад, пятьдесят фунтов исчезли. Несколько мгновений я смотрела на единственную банкноту, думая, не ошиблась ли. Или, может, мама успела их потратить?

Я подошла к письменному столу в гостиной, в нижнем ящике которого хранилось самое важное — ее паспорт, банковские книжки, свидетельство о рождении. Я быстро порылась в документах, но даже с первого взгляда было ясно, что все на месте. Я облегченно вздохнула — все-таки показалось? Возможно, денег было меньше или я перепутала с другим днем? А может, приходил мойщик окон или она отдала какие-то деньги на благотворительность?

Но — пятьдесят фунтов?

Я осмотрела дом, сама не зная, чего ищу. В спальне царила та особая тишина, которая появляется в комнатах, где никого не было уже несколько дней. В шкафу висела старая, давно не ношенная одежда: вечерняя блузка с блестками и серебристым бисером, длинная черная юбка. Они были на маме в мой день рождения, когда мне исполнился двадцать один год. Почему она их до сих пор хранила? Все равно она не смогла бы снова в них выйти. Рядом висел знакомый блейзер, который мама иногда надевала на работу, пока не ушла на пенсию. Внизу стояли давно не видевшие улицы туфли.