Ласковый голос смерти - Элизабет Хейнс Страница 41

Кладовая была завалена коробками, которые мама так и не распаковала с тех пор, как переехала сюда много лет назад. «Как-нибудь потом», — говорила она, словно ждала, когда придет конец новым встречам и фривольностям и она сможет как следует обустроиться. Похоже, к коробкам вообще не притрагивались.

Что ж, тянуть больше было нельзя — как бы я ни ненавидела любые скандалы.

Лен удивленно взглянул на меня, открыв дверь:

— Все в порядке?

Он что-то жевал — не сэндвич ли, приготовленный из маминого хлеба?

— Еще раз здравствуйте. Просто вспомнила, что нужно забрать у вас ключ. В конце концов, вам незачем беспокоиться о доме, раз мамы больше нет.

— Вы не хотите, чтобы я проверял почту? Вам ведь придется постоянно сюда приезжать!

— Ничего страшного, мне не так уж далеко.

— А вдруг случится что-то срочное?

— Если случится что-то срочное, — твердо сказала я, думая, что́ такого срочного может случиться, раз мама умерла, — вы можете мне позвонить.

— Понятно, — обреченно проговорил он. — Ладно. Подождите немного.

Он скрылся в коридоре, оставив меня на пороге. Порыв теплого воздуха донес до меня запах стряпни — не слишком приятный. Коридор заново отремонтировали, оклеив особо ужасными рельефными обоями… как там они называются? Ана-чего-то-там…

— Держите.

Он вышел из коридора и отстегнул ключ от кольца, на котором висело несколько других. Интересно, подумала я, это обычное его кольцо с ключами или он собирает ключи от чужих домов?

Я протянула руку, и он резко сунул ключ мне в ладонь, так что даже стало больно.

— Еще одно, Лен, — сказала я, слегка боясь собственного вопроса, но зная, что его нужно задать. — Не знаете, мойщик окон на этой неделе приходил? Или еще кто-нибудь, кому мама могла бы дать деньги?

— Нет, Тед обычно появляется в первую неделю каждого месяца. А что такое?

Что ж, он сам спросил, подумала я.

— У мамы в жестянке лежало немного денег, и бо́льшая их часть пропала. Когда я приезжала к ней в последний раз, они там были. Есть какие-нибудь мысли?

Я старалась говорить как можно небрежнее, но сразу заметила подозрительный огонек в его взгляде, хоть Лен и пытался изображать из себя доброго соседа.

— Мы кое-что для нее покупали в понедельник, — ответил он. — Сказали, что едем в город, и она попросила купить ей кое-какие мелочи. Она дала мне денег, а я отдал ей чек. Вы его не нашли?

— Что за мелочи?

— Гм… дайте подумать. Она просила купить стейк в мясной лавке, батарейки для телефона… Три листа почтовых марок. Кажется, что-то еще… Не помню.

Я посмотрела на ключ в своей руке и подумала, стоит ли на самом деле спорить. В конце концов, это всего лишь пятьдесят фунтов.

— Спасибо, Лен. Я знаю, она по-настоящему ценила вашу помощь.

— Все в порядке, — ответил он. — Если что, мы всегда рады помочь. В любое время, дорогая. Вы точно не хотите, чтобы мы присмотрели за домом?

— Нет, спасибо, — отрезала я. — Почту я все равно попрошу пересылать на мой адрес.

Я не знала в точности, возможно ли это после смерти адресата, но не хотелось, чтобы у старика появился повод вернуться в мамин дом.

— Точно? Мы всегда могли бы…

— Нет, Лен. Если честно, вы и так немало сделали. Спасибо.

Повернувшись, я направилась по дорожке к машине. Было темно и холодно. Хотелось добраться домой, закрыть дверь и остаться одной там, где меня никто не мог видеть.

Работа сегодня казалась невероятно тупой и лишь отвлекала меня. Полагаю, я выше всего этого, я создан для чего-то куда более захватывающего, чем финансовые расчеты для городского совета.

Я всегда считал терпеливость одним из своих сильнейших качеств. В год после смерти отца я обнаружил, что мне тяжело учиться в школе. Учеба представлялась мне занятием столь бессмысленным, что у меня регулярно возникали проблемы, хотя я никогда ничего не нарушал и никому не мешал. Если какой-то предмет меня не интересовал, я просто сидел в классе и терпеливо смотрел прямо перед собой, независимо от того, чем занимались остальные.

— Фридленд, — говорил учитель, — ну хотя бы попытайся.

— Не хочу, — отвечал я, если вообще отвечал.

— Нужно говорить «не хочу, сэр».

Я смотрел на учителя, и, возможно, он видел в моем взгляде презрение, хотя на самом деле в нем не было ничего, кроме безразличия.

— Ладно, с меня хватит. Пойдешь к директору.

Подобное случалось почти ежедневно. Меня били палкой — в то время это не только разрешалось, но и являлось британской школьной традицией. Я даже не чувствовал боли — она для меня ничего не значила. Не чувствовал я и унижения — наказания вообще никак на меня не действовали. Директор знал, что я не дурак, и сперва даже сочувствовал мальчику, потерявшему отца в столь юном возрасте, но терпения его хватило ненадолго.

Проявлять выдержку — вот что считалось самым главным. Ставить интересы других выше своих собственных. Играть в их игру.

А я не играл.

В конце концов директор уже почти меня ждал — если я не появлялся в его кабинете до обеда, он интересовался, где я. Вызвали мою мать, предложили ей перевести меня в другую школу, где, возможно, мне было бы лучше. Мать смотрела перед собой отсутствующим взглядом, одурманенная транквилизаторами, которыми ее пытались лечить в том месяце, а я стоял позади нее, угрюмо сунув руки в карманы, хотя накануне меня в очередной раз побили за столь безразличное поведение.

— Ей все равно, — пояснил я.

— Фридленд, — сказал директор, — ты находишься здесь лишь по просьбе твоей матери. Так что лучше молчи.

— Мне не все равно, — ответила она, хотя тон ее голоса говорил об обратном. — Я просто не знаю, что с ним делать.

Мое обучение оплачивалось из средств отца. Мать получала пенсию и выплаты по страховке, но не привыкла иметь дело с деньгами. Она никогда не работала, ей никогда не приходилось платить по счетам, и она никогда не обсуждала проблемы серьезнее, чем что приготовить на обед и куда поехать на выходные.

Директор вскоре отпустил нас обоих, поняв, что столкнулся с очередной кирпичной стеной, окружавшей все те, что я построил в последние несколько недель.

В конце концов я облегчил ему задачу. Через два дня после его встречи с матерью какой-то шестиклассник, случайно столкнувшись со мной в коридоре, отпустил непристойный комментарий по поводу моего отца и моего поведения. Вечером я подстерег его, завел в пустой класс и избил до крови и потери сознания.

Устроить меня в другую школу матери оказалось не под силу. К тому же, как однажды было сказано, идти работать она не собиралась, и ей нужно было сберечь то, что осталось от страховых выплат за отца, на текущие расходы.