Лувр делает Одесса - Елена Роговая Страница 40

Синагогальный служка то и дело бегал по улицам и созывал людей на молитву.

«Идите исполнять заповедь по умершим! Проводите их в последний путь!» – надрывно кричал он, заглядывая в лавки и дворы.

Усопших омывали, облачали в белые одежды и укладывали в простые деревянные ящики. В домах царила тишина. Никто не здоровался, не выражал соболезнование, поскольку никакие слова не могли передать в полной мере безутешное горе родственников. Во время траурной церемонии люди выстраивались в ряд, и каждый делал пожертвование в силу своих возможностей. Если в обычные дни размер похоронной процессии имел огромное значение, то на этот раз все было проще. Родственники понимали: трудно присутствовать на всех похоронах одновременно. В эти дни дорога на кладбище была самым оживленным местом.

– Какое горе, уважаемый Хацкель, – причитала Лея, бросая комья земли в могилу. – Мало нам пожара, так еще и тетя Фрейда заботливо померла.

– Это еще почему заботливо? – ткнул в бок жену Барух. – Думай, что говоришь!

– Только мужчины могут поставить глупый вопрос, и все оттого, что никогда не понимают женской сущности. Тетя Фрейда не хотела никого обременять своей болезнью. Знала, не подняться ей после сердечного удара. Боялась в тягость быть при таком всеобщем горе.

– Осиротели мы, – согласилась Белла. – Сколько ума с мудростью было в ее голове! Как внуков любила! Как готовила! Скажи, Хацкель.

– Это да. Нет больше моей мамы, и никто ее не заменит.

– Белла, а у нее были какие-нибудь предчувствия или сны нехорошие? – спросила Лея. – Я помню, перед тем как умереть моей дорогой мамочке, нам ночью в окно стучали. Резко так, неожиданно. Нас прям до косточек пробрало от страха. Барух вышел, посмотрел, а там – никого. Сразу поняли – к смерти тот стук был.

– Нет, ничего такого не происходило. Да и она не рассказывала.

– А может, зуб во сне выпадал или собака выла?

– Тоже нет.

– У нас недавно соседская завывала, так я сразу старый ботинок перевернула, и она успокоилась.

– А зачем ботинок вертеть? – поинтересовался Фима.

– Не знаю, Фимочка, но говорят, вроде как судьбу переворачиваешь и беду отводишь в другую сторону. Вы всю воду в доме вылили после смерти?

– Конечно, Лея. Это и ребенок знает, что все не прикрытое крышкой нужно вылить. Вдруг там Ангел смерти свой меч омывал. Не приведи Господи, кто попьет после него из ведра!

– Хацкель, ваша мама хоть что-нибудь сказала на прощание, когда вы держали ее за руку?

– Сказала, чтобы мы радовались жизни и не печалились, потому что ей на том свете предстоят приятные встречи. А еще просила не забыть положить ей в руки палочки, чтобы ей было легче под землей перекатываться до Палестины, когда придет Мессия. Уж не молодая, хоть какое, но подспорье нужно.

– Все правильно. Наши умные родители ничего зря делать не будут. Даже умирают в заботах.

Как и положено, Фима тоже бросил несколько горстей земли. Чтобы никто не увидел его слез, он поднял голову к небу. Неожиданно его взгляд остановился на яблоне, посаженной у могилы Хаима. На нижней ветке висела пара спелых яблок, а между ними белоснежные цветы. Поздней осенью деревце цвело! При виде такого чуда Фима не удержался и сорвал на память два нежных цветочка.

– Это невозможно что такое! – воскликнула Лея. – Какой Хаим замечательный муж. Так встретить жену – дорогого стоит! Вот бы мне так от Баруха.

– Хорошие новости. А может, лучше мне от тебя подобный фокус? – заметил Барух.

– Если не хочешь помирать первым, не надо. Другой бы мужчина постеснялся заранее избавляться от жены, а тебе все равно и чуть-чуть в придачу. Хотела тебе сказать, что без тебя долго одна не проживу, а теперь за лучшее помолчу.

– Реб Хацкель, – перевел разговор на другую тему Барух, – у вас были приятные родители. И вы такой же, и дети ваши, дай Бог им безграничного счастья.

– Вы еще всего не знаете, а если бы знали, то всех слов не хватило бы передать, какое сегодня у нас горе, – добавила плачущая Белла.

– Жена, как ни велика утрата, не будем долго скорбеть. Смерть для праведника – благо и жизнь, о какой только можно мечтать. Мама любила папу, он – ее, и давайте уже порадуемся за их встречу. Пойдемте помянем наших близких не только добрым словом.

После разговора о вечной жизни и предстоящем обеде все покинули кладбище с легким сердцем и даже в приподнятом настроении.

Местечко страдало от пережитого горя и ежедневных разлук. Разбитое и изувеченное, оно медленно приходило в себя после пожара. Черными скелетами стояли обгоревшие и разрушенные избы. Руки-трубы с мольбой тянулись к небу, прося у него милости и защиты для своих хозяев.

Хацкель, вопреки просьбам родственников, продолжал настаивать на строительстве нового дома на старом фундаменте.

– Нельзя строиться на пепелище, – призывала к разуму Белла. – Примета плохая. Если уже сгорело, то будет еще. Посмотри, что случилось у косого Шлемы. Все повторилось через неколько лет и даже хуже, чем в первый раз. Хацкель, ты хочешь мне разбитое сердце, как у твоей мамы?

– Жена, здесь есть фундамент и готовая печь! Поставлю вокруг нее новые стены, и живи себе до конца отпущенных дней. А что до Шлемы, так я за него скажу. Если бы он не был таким отчаянно нервным, то не случилось бы второго пожара. Сгорел бы, как все, один раз, и никаких предрассудков.

– Папа, зачем рисковать? Кому нужно наше ремесло при таком халомейсе? Заберите все мои деньги и ищите подходящий дом в тихом месте.

– Я уже поздно пришел, – послышался голос Баруха, – но Фима дело говорит. Здесь скорее получишь лихорадку, а не заработок. Люди от горя озлобились, ищут виноватых даже там, где их никогда не было. Мир в штетле перевернулся за пару дней с ног на голову. Сейчас на время затихнут, отстроятся, а потом снова начнется. Твой сын успел посмотреть другую жизнь и уже имеет право на собственное мнение. Если он говорит, что где-то есть лучше, – нужно ехать. Прислушайся к нему. Молодые умнее нас. Они видят то, что нам слеповатыми глазами уже не разглядеть. Бери деньги со спокойной душой и благодари Бога за то, что он дал тебе такого замечательного сына на старости лет.

Расставание было грустным. Женщины почти сутки стояли у печей и готовили еду, омывая стряпню солеными слезами. Какая мать отпустит свое дитя голодным и без корзины продуктов на ближайшие пару-тройку дней! Какая свекровь не скажет напутственное слово в дорогу!

– Мэричка, – наставляла невестку Белла, – ты в городе за модой не гонись. Передник лишний раз не снимай. Тебе еще деток рожать, а он завсегда защитит от червивого глаза. Вот прими на память обо мне белый ситец и синюю ленточку. Пошьешь нарядный фартук и будешь выглядеть не хуже городских. Может, тебе еще что-нибудь дать на прощание?

– Спасибо большое, но нам бы свои вещи увезти. С малышом на руках много не возьмешь.