Аллегро - Владислав Вишневский Страница 41

— Ёшь твою в рассол… И что, так вот он тебе прямо и сказал, на, мол, рядовой Смирнов, тебе все эти подарки, да? Передай своим товарищам, да? Так, что ли? — вёл допрос Трушкин. — Трали-вали.

— А он не пьяный, случайно был этот посол ваш, там, Санька, нет? А то, знаешь, как иногда бывает, не успеешь утром глаза открыть, а к тебе уже, тут, как тут, бегут отбирать. Мол, шутка это была, чувак, вчера. Извини, пьяные все шибко были, отдай обратно подарки, не то, хуже будет. Нет? — уточнил позиции Генка Мальцев.

— Да нет, я говорю, — всерьез обиделся Санька, за кого его принимают. — Не пили мы. Сами они и подарили. Традиция у них, сказали, такая — в книге расписался, получи подарки.

— Ёп… почему меня не взяли? Я б тоже расписался, — простонал Мальцев.

— И я… Даже два раза, — встал в очередь и Сашка Кобзев.

— Ага, три раза… — передразнил Тимофеев, и смешливо взвыл голосом актера Папанова. — Эх, жисть наша жестянка… А ну её в болото… А мне лета-ать, а мне лета-ать…

— Так, ладно, чуваки, хорош летать… эээ… пытать парня, я ему верю. Санька врать не будет и воровать тоже. Тем более в гостях. Что делать будем, а? — Трушкин вывел собрание на главную прямую.

— Выбросить всё, как вражеские, — предложил Кобзев.

— Ага, щас, выбросить! Шутишь? — возмутился Мальцев. — Это ж, подарки дружественного государства. Сувениры, так сказать…

— Правильно. Гуманитарную помощь не выбрасывают, ею пользуются… Тем более от дружественного американского народа. Тут как от «красного креста», чуваки, отказываться нельзя — грех. — Подвел черту Трушкин, и, укоризненно глядя на Кобзева добавил. — Возьмем, подарки, возьмем. Не будем обижать людей, коли дали. Все так делают.

— Правильно, — поддержал и Тимофеев. — Не будем манкировать дружеской услугой американского Конгресса. Надо им благодарственную телеграмму от нашего оркестра послать, как от нашего парламента: спасибо, мол, братцы-капиталисты, можете присылать ещё.

— На деревню дедушке!..

— Почему на дерев…

— Всё, стоп! Закончили дебаты. Всё делим по-братски, по справедливости. Так, нет, Санька?

— Ну…

— Значит, единогласно.

— Эх, загулять бы сейчас где-нибудь… с девочками… да на Канарах… — расплывается в счастливой и мечтательной улыбке Кобзев, что тут же зеркально отразилось на лицах многих его товарищей. — Галстук, подтяжки, сигару, Ронсон… Мани… И на Канары, к девочкам! Или в Тайланд, как новые русские, а? Давно я там у них, кстати, не был, считай, вообще. Ой, как я хочу тайский массаж… да нижних бы конечностей…

— Какой Тайланд? Какие конечности? Вы что тут, понимаешь, заснули что ли?! — Врываясь в курилку, вместо «здрасьте», язвительно и громогласно вопрошает старшина оркестра. На лице официальная военная дисциплинарная строгость и возмущение. — Опять этот Кобзев тут воду мутит, да? — догадливо восклицает он. — Время уже, понимаешь, без пяти девять, а они тут все прохлаждаются… Сейчас же дирижер придёт! Вы понимаете, нет? Ну-ка, все быстро в оркестровку… — Наигранно сильно гневается на музыкантов старшина оркестра, отечески при этом задерживая рукой вчерашнего посланца. — Стой-стой, Смирнов, погоди. — Остановил.

Со всех сторон их обтекая, музыканты потянулись на выход из курилки. На лицах явное неудовольствие: опять помешал этот Константин Саныч! Ну, старшина! Ну, змей! Полуобняв молодого солдата, старшина оркестра и Смирнов, замыкают недовольно громыхающее впереди них шествие.

— Как сходил в увольнение-то, Смирнов, нормально? — заглядывал в глаза Константин Саныч. — Я звонил ночью дежурному, он сказал «нормально сходил, вовремя». А?

— Нормально.

— А говорили, останется-останется… — громко, явно в расчёте на идущих впереди некоторых умников-циников, замечает старшина. — Хрен там! Не останется. Чё мы там, русские, забыли в той, занюханной, Америке… Не дураки! Да, Смирнов? Нет?

— Угу!

— Вот и молодец! А не предлагали, нет?

— Нет.

— И правильно сделали. Нам самим такие парни нужны, — заметил старшина, даже пригрозил куда-то за спину. — На своих неграх пусть там себе выезжают… без нас. Ага! — и без перехода, доверительно, к Александру. — И как там она, наша Гейл, красавица? Заигрывала, поди?

— Да нет…

— Заигрывала-заигрывала. Куда ей деваться. Наши-то парни, особенно музыканты, везде на вес золота. Не даром про нас говорят, музыканты — золотой фонд. Да?

— Угу, — покорно согласился Санька, что ещё оставалось?

Военный дирижёр, подполковник Запорожец, получив неожиданный и очень дорогой — как всем оркестром подчеркнули — красивый подарок, запунцевел даже, осмыслив его первоначальную стоимость, и уж тем более его статусность. Толстенной ручкой, его величеством господином «Паркером», из обычных подполковников приравненный сразу к могущественным банкирам, боссам и президентам, впал в начале в легкий транс, сдерживая волнение, восторженно покряхтывал, нервно приглаживая шевелюру, близоруко вертя перед глазами знаковую вещицу.

— А что, хороша!.. Хороша, хреновина! Ага!.. Большая какая, толстая. «Паркер»! С чернилами, нет? Пробовали? — недоверчиво поинтересовался подполковник, пытаясь обеими руками стянуть колпачок. — Ты смотри, крепко, гадство, сидит… Не получается.

— Там резьба, товарищ подполковник, — ему вежливо подсказали. Потому что тоже сами вначале пытались выдернуть…

— А, резьба… — почти пропел подполковник, легко скручивая колпачок… — Точно. — Подтвердил он, оголяя большое, солидных размеров золотое перо. — Ух ты, какое… Как раз мне на зуб потом хватит. — Хохотнул шутке дирижер, проводя пером по краю нотного листа лежащего на его пульте, изумился. — Тонко, кстати, пишет, сволочь! Смотрите!.. — показал всем. — Ну нормально. Спасибо, друзья, за подарок. Спасибо американцам, пусть ещё присылают, — пошутив, лукаво улыбался дирижёр. — У нас в хозяйстве всё сгодится. С неё, вот, пузатой, и начну коллекционировать… — Расправив плечи, серьёзно заявил дирижер. — Давно собирался… заиметь такую!

В точку оказывается попали подарком, положили начало. Ну и ладно, ну и хорошо.

Заметно было по офицеру, как частная собственность, пусть и малая, в пятьсот-шестьсот или сколько там долларов, благостно влияет на человека, даже и ругаться подполковник не стал за общее опоздание. Он ведь тоже на пять минут сегодня раньше, оказывается, пришел. Пришёл, а дома «нет никто»…

Старшине тоже подарок сделали. Сделали, сделали. Подтяжки подарили. Очень широкие и очень яркие, под американский флаг раскрашенные…

Еще с полчаса потом, всем оркестром, в образах, перебивая друг друга, контрактники рассказывали дирижёру и старшине, цветущему от ощущения добротности широких подтяжек на своих плечах, ненавязчиво, но надёжно подвесивших штаны до уровня условной армейской талии, поход их родного гонца в то зарубежное, дружественное посольство с подтекстом, как «наши ихних делали». Сам-то посланец, Смирнов который, всё же пару раз попытался было как-то возразить, вставить истинно правое слово, ради справедливости и только. Но не смог воткнуться, только таращил от удивления глаза, и удивлялся фантастической интерпретации своего похода.