Без веры - Карин Слотер Страница 42

— В «Розовой киске»? — Она снова покачала головой. — Вряд ли туда пускают одиноких девушек.

— И неспроста!

— Какой у вас план?

— Не думаю, что в понедельник вечером там очень людно, — проговорил Джеффри. — Покажем фотографию Эбби посетителям — вдруг кто узнает?

— Рассчитываете, нам скажут правду?

— Не особенно, — признался он, — но, наверное, такт и осторожность принесут больше дивидендов, чем демонстрация силы и запугивание.

— Я займусь стриптизершами, — предложила Лена, — за кулисы вам точно не попасть.

— Вот это действительно план.

Женщина опустила козырек и раскрыла зеркало — очевидно, чтобы поправить макияж. Джеффри продолжал украдкой наблюдать за помощницей. Смуглая, безукоризненно гладкая кожа, темные волосы — вне всякого сомнения, Лена не страдает от недостатка внимания, пусть даже со стороны никчемного Итана Грина. Сегодня вечером вместо обычного костюма она надела черные джинсы и обтягивающую красную блузку с глубоким вырезом. Тончайший шелк не скрывал отсутствие бюстгальтера, и Лена явно мерзла.

Надеясь, что его взгляд остался незамеченным, Толливер нервно ерзал на сиденье, а затем все-таки отключил кондиционер. В дочери ему Лена не годилась, но и сверстником его не считала, так что, оценивая ее как женщину, начальник полиции чувствовал себя похотливым стариком.

Детектив Адамс подняла козырек.

— Что такое? — пристально глядя на шефа, спросила она.

Так, нужно срочно придумать вопрос!

— Тебе это не будет сложно?

— Что «это»?

Толливер попытался сформулировать фразу так, чтобы помощница не взбесилась, а потом махнул рукой.

— Ну, ты ведь по-прежнему много пьешь.

— А вы по-прежнему трахаете жену? — тут же огрызнулась детектив.

— Она мне не жена! — рявкнул Джеффри и тут же — слишком поздно! — пожалел о своих словах. — Слушай… это же бар, если тебе будет слишком сложно…

— Я не знаю, что такое «слишком сложно», — заявила Лена, поставив в разговоре жирную точку.

Остаток пути ехали молча. Глядя на расстилавшееся впереди шоссе, Толливер думал, как и почему он выбирает самых скандальных женщин округа. Еще он размышлял о том, что, возможно, узнает сегодня в баре. Девушке вроде Эбигейл Беннетт совершенно незачем прятать спички в любимом Снупи. Но она не просто их спрятала, а зашила, и Джеффри бы ничего не узнал, не дерни за нитку по чистой случайности. Р-раз — и шов распустился, как петли на вязаном свитере.

Вдали замаячила розовая неоновая кошка, хотя до бара оставалась еще пара километров. Чем ближе, тем четче прорисовывались детали. Вскоре девятиметровая кошара в кожаном бюстье и на шпильках показалась во всей красе.

Толливер остановился прямо у дороги. Если бы не вывеска, здание можно было бы назвать самым заурядным: одноэтажное строение без окон с розовой металлической крышей, а рядом — стоянка, способная вместить около сотни машин. Однако в понедельник вечером занятыми оказались только десять мест, в основном внедорожниками и грузовиками, а у самого забора даже трейлер припарковали!

Вроде бы окна в машине подняты, входная дверь клуба — закрыта, но истошно орущая музыка все равно била по ушам.

— Действовать нужно очень осторожно и внимательно, — напомнил начальник полиции.

Лена отстегнула ремень безопасности и, по-видимому, злясь на бестактное замечание шефа, выбралась из машины. Ну уж нет, Сарины выходки — это одно, а открытое неповиновение со стороны подчиненной — совсем другое, и терпеть его Джеффри не намерен.

— Подожди! — приказал он, и Лена, не оборачиваясь, застыла у машины. — Следи за своим языком, — прошипел он. — Я не стану потакать твоим выкрутасам, поняла?

Коротко кивнув, детектив Адамс пошла к клубу. Толливер не спешил, и она сбавила шаг, чтобы он нагнал.

У самой двери Лена остановилась.

— Я в порядке. — Заглянув в глаза шефа, она повторила: — Правда в порядке…

Если бы Джеффри сегодня не пришлось столкнуться с множеством людей, которые скрывали важную информацию, выставляя его сушим идиотом, он просто спустил бы инцидент на тормозах. Увы, все сложилось иначе.

— Смотри, Лена, никаких дерзостей!

— Да, сэр! — без малейшей тени сарказма отозвалась она.

— Ладно… — Толливер открыл дверь. Густой сигаретный дым висел плотным занавесом, так что и входить не хотелось. Джеффри шел к барной стойке, которая тянулась вдоль левой стены, и чувствовал, как бьет по ушам льющаяся из стереоустановки музыка. В клубе сыро, тесно, пол и потолок выкрашены тусклой черной краской, а столы со стульями напоминали мебель, выброшенную из придорожной забегаловки полвека назад.

Пахло потом, мочой и гадостью, о которой даже думать не хотелось. Пол липкий, особенно вокруг сцены.

В баре находилось около двенадцати мужчин всех возрастов, форм и размеров, в основном у шеста, где танцевала девушка в едва заметных трусиках-танга. К стойке приросли два парня с выпиравшими из грязных джинсов животами, тупо смотревших в большое зеркало; перед каждым — по пять пустых стаканов. Перехватив их взгляд, Джеффри увидел отражение скользившей по шесту девушки. По-мальчишески худая, с равнодушным выражением лица, которое со временем появляется у всех танцовщиц: «Это не я. Здесь только мое тело». А ведь у нее есть отец… Хотя, кто знает, может, из-за него она сюда и попала. Раз решила стать стриптизершей — значит, дома было не слишком сладко.

Молодой бармен поднял подбородок, и, уловив сигнал, Джеффри поднял два пальца:

— Пиво «Роллинг рок».

«Чип» — гласил бейджик, и, наливая пиво, бармен действительно двигался нескладно, как на микрочипе. Парень чуть не выронил кружки, облив стойку пеной. Заиграла другая песня, да так громко, что Джеффри не расслышал, сколько должен за две порции. Пришлось положить на стойку десятку и надеяться на сдачу.

Толливер обернулся на тех, кого с большой натяжкой можно было назвать публикой. В Бирмингеме он вместе с другими копами посетил немало подобных заведений. После окончания смены только стриптиз-клубы и работали, туда шли чуть ли не строем перекинуться парой слов, пропустить пару стаканов, чтобы изо рта исчез мерзкий вкус улицы. Девочки там были посвежее, не такие зеленые и истощенные, что все ребра просматриваются с десяти метров.

В стриптиз-клубах всегда пахнет отчаянием либо от самих танцовщиц, либо от тех, кто на них смотрит. Однажды ночью в Бирмингеме, когда Джеффри пошел отлить, на девушку напали. Толливер вломился в гримерку и оттащил пьяного бугая. В глазах стриптизерши читалось отвращение не только к несостоявшемуся насильнику, но и к Джеффри. В гримерку набились другие девушки, все полуодетые, с одинаковыми взглядами. Враждебность и жгучая ненависть ранили словно острым ножом, и в клуб Толливер больше не возвращался.