Меч Немезиды - Данил Корецкий Страница 43

И вот теперь он сидит в высоком кабинете с предложением самого необычного назначения на никогда ранее не существовавшую должность. Значит, о его деятельности в общих чертах известно генерал-полковнику Стравицкому, и он ее одобряет. Как и те, кто стоят за ним…

Специалист такого плана и требовался для того, чтобы возглавить российский дивизион «Меча Немезиды», ибо рассадник терроризма, угрожающий России и странам ближнего зарубежья, располагался именно в Чеченской Республике.

Пауза затянулась. Нарушать ее не хотелось, но бесконечно молчать нельзя. В таких делах не отмолчишься…

— Честно говоря, я ничего не думаю по этому поводу. Просто теряюсь в догадках, — Карпенко развел руками.

Стравицкий кивнул:

— Так я и думал. Что ж, объясню. Нас привлек ваш боевой опыт, знание Южного региона, особенно Чечни, а также личные качества. Думаю, нет необходимости их перечислять. Если вы согласны, я прямо при вас подпишу приказ о вашем назначении.

Что-то в этой фразе показалось Карпенко странным, но мысли напряженно пульсировали в мозгу, и обдумывать, в чем состоит странность, не было времени.

— Будут ли приняты законы, определяющие деятельность «Меча Немезиды»? — спросил он.

— Нет, — Стравицкий перегнулся через стол и, забрав документы, положил их обратно в папку. — Больше того, эти бумаги тоже будут уничтожены. Официально «Меч Немезиды» не будет существовать. Строго говоря, его деятельность не укладывается в международные законы. Да и во внутренние тоже…

— А как же…

Только сейчас Карпенко понял, что имел в виду эксперт по борьбе с терроризмом Роман Анатольевич.

— Какие, в таком случае, у бойцов группы гарантии от уголовного преследования? И в нашей стране, и за рубежом?

Стравицкий понизил голос:

— Гарантами правовой безопасности национальных дивизионов являются президенты соответствующих стран. В России все силовые министры в курсе дела. По эпизодам деятельности группы никакие улики собираться не будут, не будет производиться расследование. А без этого какое может быть уголовное преследование?

«Слабовато», — подумал Карпенко. А вслух спросил:

— Кому будет подчиняться группа?

— Номинально мне.

— А фактически?

— Фактически…

Стравицкий поднял указательный палец вверх и многозначительно подкатил глаза.

— Неужели?!

— Именно так. Думаю, это достаточная гарантия?

— Конечно, — кивнул Карпенко. А про себя подумал: «Если на деле все будет так же гладко, как и на словах».

— Так вы даете согласие?

— А финансирование?

— Отдельной строкой в военном бюджете. Секретной, без расшифровки. В достаточном объеме. Плюс самая современная техника и оружие в мире.

— Личный состав?

— Формировать группу вы будете сами.

— Здесь могут возникнуть сложности. Специфика деятельности…

Стравицкий выставил перед собой мягкую ладонь, будто отгораживаясь от собеседника.

— Я не могу вникать в частности. Кадровые вопросы возлагаются на командира группы. Решайтесь! Вы согласны?

Карпенко почувствовал себя в привычной атмосфере. Его боевой опыт и профессиональные навыки требовали реализации, и Стравицкий предоставлял ему именно такую возможность.

— Пожалуй, да.

— Пожалуй или да?

— Да!

— Тогда приступайте. Через три месяца дивизион должен заступить на боевое дежурство.

Карпенко пружинисто поднялся на ноги. Вслед за ним из-за стола встал и генерал-полковник.

* * *

Майора Шауру судил военный суд. За убийство при превышении пределов необходимой обороны.

«Льготная статья, — объяснил адвокат. — До двух лет лишения свободы. Скорей всего, дадут условно… Если, конечно, не будет привходящих обстоятельств!»

Но, судя по лицу отца потерпевшего и трех его приятелей, условным сроком дело не обойдется. Здоровенные, накачанные «быки» с бритыми бошками исподлобья рассматривали майора и ждали своего часа. Поправить решение суда для них — дело нескольких минут. Но Шауре было все равно. Он чувствовал себя виноватым. Потому что сейчас, по прошествии времени, в светлом зале заседаний, то, что произошло в темной аллее, воспринималось совсем по-другому.

— Мы просто гуляли, Олежек попросил у этого мужика… то есть у подсудимого закурить, — давал показания длиннолицый юнец, которого майор и не запомнил в тот роковой вечер.

— А он как даст ему специальным приемом, Олежек раз — и с копыт!

— Откуда вы знаете, что это был специальный прием? — без интереса спросил судья. Он был в черной мантии поверх военного мундира с погонами подполковника. Усталое лицо, резкие морщины — на вид ему можно было дать лет сорок пять, хотя опытный физиономист Шаура определил, что он на добрый десяток лет моложе.

— А чего тут знать? — оскалился длиннолицый. — Если бы просто ударил, ну разбил бы нос, и все! А тут — сразу насмерть, значит, боевой прием!

Пацан говорил грамотно, чувствовалось, что с ним репетировали. Вначале Шауру хотели подвести под другую статью — умышленное убийство, до двадцати лет. Адвокат туманно намекал, что отец убитого искал подходы к суду. Это и были те самые «привходящие обстоятельства». Наглядно это вроде бы не проявлялось. Подполковник вел процесс ровно и равнодушно: в принципе, картина была ясная. Другое дело, какой приговор он вынесет…

Но и это Шауру не волновало. Впервые в жизни он чувствовал себя убийцей.

— Скажите, подсудимый, эти мальчики представляли для вас опасность? — Адвокат потерпевшего выступал как непримиримый прокурор. — Вы сильный, опытный мужчина, десантник, а они дети! Посмотрите на них!

Зал возмущенно зароптал. Действительно, аккуратно одетые и сдержанные подростки выглядели вполне безобидно. Тем более что ножей у них сейчас не было. Да и того ножа тоже не нашли. Если судить по материалам дела, то мальчики были безоружны.

Шаура пожал плечами.

— Вы могли убежать? Ведь вы тренированный человек, вы бегаете марш-броски!

— Он не обязан убегать! — попытался заступиться адвокат Шауры, но как-то робко.

Шаура повторил свой жест. Ему хотелось, чтобы все быстрей закончилось.

— В принципе мог…

— Почему же вы убили беззащитного ребенка?!

Если бы на темной аллее зарезали Шауру, этот же адвокат с тем же самым праведным блеском в глазах защищал «ребенка», засадившего нож ему в сердце.

Майор молчал. Что тут ответить? Что его не учили убегать? Что его награждали за то, чтобы идти вперед на изрыгающие смерть стволы и убивать тех, кто за них держится? Что, вернувшись из кишащей опасностями южноамериканской сельвы в Москву, он еще не успел перестроиться на мирный лад и машинально сделал то, что следовало сделать для устранения угрозы его жизни?