Маска Атрея - Эндрю Джеймс Хартли Страница 44

«Предоставь мертвым хоронить своих мертвецов, — всегда говорил отец. — Традиция создана людьми, которые сами шли вперед. Слишком многие возлагают вину за настоящее на прошлое. Иди дальше».

Родители Деборы не рассказывали о родственниках, оставшихся в Европе, и, хотя отец серьезно кивал, когда по телевизору показывали передачи о Холокосте, он никогда не говорил об этом, даже само это слово никогда не произносил вслух.

«Зачем вспоминать? — говорил он. — Воспоминания лишь мешают увидеть то будущее, какое ты можешь создать».

Даже решив стать археологом, Дебора считала отцовское отношение к миру полезным и здоровым. Археология занимается мертвым прошлым, говорила она себе, изучает тех, кто жил раньше, чтобы выяснить, кто они были, а не охарактеризовать настоящее или будущее. Ей и в голову не приходило, что это могло быть попыткой компенсации за лишенную прошлого семью.

Сейчас упоминание лагерей смерти выбило ее из колеи, заставило почувствовать неуверенность, словно каменные плиты, по которым она ступала тысячи раз, вдруг сдвинулись под ногами.

— Прости, — сказала Дебора. — Продолжай.

— Отец погиб в конце первой недели мая сорок пятого года. — Тони хмуро усмехнулась. — Официально война уже закончилась, но, полагаю, кое-где бои еще шли. Так всегда бывает на войне, верно?

Она замолчала, откинувшись на спинку стула, и Дебора заставила себя отвлечься от своих забот и внимательно посмотреть на Тони. Похоже, ее отец действительно мог участвовать в той войне. Волосы с проседью, у корней светлее — наверное, крашеные, вокруг глаз мелкие морщинки... Дебора удивилась — и немного устыдилась, — что раньше этого не замечала.

Странно думать, что родившимся тогда людям сейчас немногим больше шестидесяти, а некоторые из солдат той самой мифологизированной из войн еще живы и все помнят.

— Я никогда его не видела, — продолжала Тони. — Родилась я, когда он в Англии ждал переброски. Потом в дом пришло извещение: погиб в бою в Южной Германии в последний день войны. Я выросла, пошла в школу, работала журналистом и независимым писателем в Луизиане и в конце концов восемь лет назад вступила в Американский еврейский конгресс. Переехала в Атланту и задумалась о том, чтобы рассказать историю своего отца. Начала искать военные документы, пыталась разыскать уцелевших солдат его подразделения. И нашла одного типа по имени Томас Моррис, жившего в Колледж-парке. Он служил в том же взводе, что и отец, хотя только связавшись с ним, я узнала, что он был водителем танка, которым отец командовал. Я-то предполагала, что если командир танка погиб в бою, то и танк был уничтожен, поэтому несколько удивилась, найдя члена экипажа живым. Оказалось, все не так. Когда танк подбивают, снаряд может пробить броню, а может взорваться внутри, убив одних, покалечив других и оставив невредимыми третьих. Если, конечно, танк не загорится, что с «шерманами» случалось очень часто... В общем, — вздохнула Тони, взяв стакан, но не притрагиваясь к содержимому, — я позвонила этому самому Моррису и уговорила его встретиться со мной. С самого начала он повел себя уклончиво. Дружелюбно и все такое, однако... осторожно, словно что-то скрывал. Он рассказывал о папе: как они познакомились, каким он был, как писал письма маме... и стало ясно, что папа ему нравился, что они были друзьями. Но когда я спросила о дне, когда папа погиб, его память вдруг словно отказала. Он просто не мог вспомнить ничего, кроме того, что мне уже сообщили военные. К северу от Мюнхена взвод наткнулся на немецкую колонну, которая пробивалась из Берлина на юг, видимо, пытаясь уйти в Швейцарию. Был бой, колонну остановили, по ходу дела отец погиб. — Она пожала плечами. — Я считала, что это может стать хорошим материалом для Американского еврейского конгресса или даже основой книги, и, продолжив исследования, многое узнала. Многое, только не об обстоятельствах гибели отца. Через некоторое время я пришла к выводу, что у Морриса провалы в памяти, потому что он отсеивает что-то тягостное и травмирующее. А потом вышла в свет книга Карима Абдул-Джаббра о семьсот шестьдесят первом батальоне, и я вроде как выбросила из головы весь проект. Решила, что не смогу добавить ничего нового, и вернулась к своей обычной журналистской работе.

— На какую тему ты пишешь? — спросила Дебора.

— О еде, — мечтательно улыбнулась Тони. — Писала, а не пишу. Я уволилась, чтобы стать уборщицей в музее «Друид-хиллз».

— Почему?

— Три месяца назад мне неожиданно позвонил Томас Моррис: мол, он хочет кое-что мне рассказать и у него мало времени. Я поехала к нему. Дела его были плохи. Восемьдесят с лишним лет, рак легких. Он сказал, что ему нужно облегчить душу. Сказал, что отец не погиб в танке. Они столкнулись с немецкой колонной, как говорилось в документах, но сама колонна была странной. Я не совсем поняла, что он имел в виду; суть была в том, что вся колонна охраняла один-единственный грузовик. Немцы стояли до последнего человека, чтобы его защитить.

Взвод отца понес серьезные потери, и все-таки они уничтожили вражеские танки и захватили грузовик в целости и сохранности. Отец залез туда первым, хотя вскрывали кузов еще трое, в том числе сам Моррис. Там лежал один-единственный ящик. Они сообщили о случившемся в штаб и какое-то время просто отдыхали, перевязывали раны и отдавали последний долг погибшим. Про ящик почти забыли. А через несколько часов отцу стало любопытно, что же такое нацисты так защищали. Он объявил, что собирается его вскрыть — просто чтобы заглянуть внутрь, понимаешь? Кто-то сказал, что лучше подождать, пока приедет военная полиция, но отец возразил — мол, из-за этого деревянного ящика я потерял товарищей и имею право знать, за что они погибли.

Он воспользовался киркой, закрепленной на боку танка, чтобы взломать ящик, а Моррис и остальные члены экипажа стояли у него за спиной. В тот момент прибыла военная полиция, и Моррис почти ничего не увидел, кроме большой резной фигуры, вроде бы зеленой, наполовину женщины, наполовину...

— ...змеи, — закончила Дебора, — или дракона. Да.

— Я не сомневалась, что ты догадаешься, — усмехнулась Тони. — За два дня до того, как он мне позвонил, Моррис увидел ту же самую фигуру в газете, где я работала, — очерк о новой экспозиции в вашем музее.

— И ты устроилась на работу, чтобы узнать, что еще увидел твой отец?

— Отчасти, — кивнула Тони. — Но не только. Что бы отец ни увидел в том ящике, это жутко его взволновало. Военная полиция сразу же разогнала солдат по машинам. Там был один молодой офицер, разумеется белый, который всем распоряжался. Ну, надо помнить, как тогда обстояли дела между черными и белыми. Белых солдат возмущало своего рода равенство, которое было дано черным войскам, хотя на самом деле настоящим равенством там и не пахло. Когда черные подразделения обучались в США, говорили, что белые убивают по меньшей мере одного чернокожего солдата каждые выходные, когда войскам позволяли посещать соседние города. Военные полицейские часто оказывались втянуты и если и не убивали сами — а случалось и такое, — то уж точно не пытались выдвигать обвинения против убийц, будь то военные или гражданские.