Плата за страх - Петр Акимов Страница 44

Зная об этом, рисковать нельзя.

Панкратовой было настолько одиноко и мрачно, что она не выдержала неопределенности. Забирая у Воротникова подписанные им платежки, она неожиданно для себя протараторила:

— Валерий-Захарович-вам-про-меня-звонили-что-я-шпионка-и-гадина?

Он озадаченно помотал головой и попросил:

— Еще раз, пожалуйста…

— Валерий Захарович, — она старалась выговаривать слова почти по слогам, но все равно получалось слишком быстро, — вам про меня звонили, что я шпионка и вообще — гадина?

Он задрал брови, потом, откинувшись на спинку кресла и задумчиво сложив пальцы у подбородка, уточнил:

— Мне самому? Нет. А вот Ирке, Колосковой то есть, что-то такое было. Но — давно. А с чего ты об этом?

— И что вы собираетесь по этому поводу делать?

— А что я могу? Я же не знаю, кто звонил!

— Нет, я про себя.

— А что — про тебя? Ты меня устраиваешь. Я тебя уже, можно сказать, знаю. А того, кто капает, — нет. Кому мне верить? Получается, тебе. Резонно?

— Значит, вы мне верите?

— Ну-у… верю не верю — это сложный вопрос. Я с вами, бабами, вообще ничего понять не могу. Если честно. Но… Скажем так: я надеюсь, что ты меня не подведешь.

— Спасибо. Я постараюсь. — С ее души такой груз свалился, что она была готова плясать от радости.

Но, естественно, сдержалась.

А потом позвонила Кузнецова. Тамара разговаривала с ней вежливо, но суховато: подруга вела себя странно. Сначала спросила: проверяют ли в «Аметисте» телефоны на подслушивание? Услышав, что проверяют, Надежда почти приказным тоном сказала, чтобы Панкратова сегодня же пришла для разговора в квартиру Комарова. Та располагалась возле Маяковской, но Кузнецова настаивала, чтобы Тамара добиралась туда не прямиком через Чеховскую, а кружным путем: с двумя пересадками на кольцевой. Панкратова не стала спорить, хотя ее и покоробил тон подруги. Конечно, она многим ей обязана, но… В общем, не та настоящая доброта, которая все время о себе напоминает.

Разговор у подруг не вышел. Если одна из собеседниц боится сказать лишнее, а другая не желает открывать душу, взаимопонимания много, а вот откровенности не получается.

Квартирка у Комарова невелика: выгородка дореволюционных апартаментов из куска комнаты с полукруглым окном и огромной кухни метров в 18, в которой гораздо позже оборудовали и туалет с ванной. В доме вот-вот должна была начаться реконструкция, и Олег не заботился об уюте. Обстановку оставлял бед ной, без затей. Лишь бы жить можно было. Впрочем, он тут редко появлялся: Кузнецовой не нравилось, если он не ночевал у нее.

До прихода Тамары Надежда вытерла пыль с тяжеленных кубических стульев и с овального раздвижного стола на кухне. Подруги сели друг против друга и помолчали, куря каждая свои сигареты. Хотя у Панкратовой появился некий достаток, она осталась верна самым дешевым «ВТ».

— Как у тебя дела в «Аметисте»? — спросила Кузнецова.

— Ничего. Нормально.

— «Доброжелатели» не достают?

— Пытались. Но Воротников сказал, что доверяет мне.

— А когда они пытались?

— Давно. В начале января еще, — пожала плечами Панкратова. — Ты меня звала… Что-то случилось?

— Случилось. Сейчас Олег придет, расскажу.

Они обменялись еще несколькими столь же содержательными репликами, когда вошел Комаров и, поздоровавшись, объявил:

— Уверен, что слежки за ней нет.

Тамару удивило, что Надежда отнюдь не испытала облегчения от этого известия. Она неизвестно чему пожала плечами и спросила:

— Когда ты мне, наконец, скажешь правду?!

Тогда Панкратова сделала то, что жаждала сделать уже давно. Она, глядя прямо в глаза Кузнецовой, отрицательно покачала головой и выдохнула:

— Я не могу. Ни за что.

И тут же, надеясь все-таки сохранить единственную подругу, высыпала скороговорку:

— Поверь мне, ради бога, я НЕ МОГУ! Лучше умереть. Я понимаю, ты обижаешься… Но тут уж ничего не поделаешь. Если суждено остаться одной — что ж? Но поверь мне: не могу, а кроме тебя и Зайки, у меня никого. Прости.

— «Прости», — уткнувшись взглядом в стол, горько повторила Надежда. — Чего мне обижаться? Просто если ты молчишь, как тебе помочь?

— Сегодня я не выдержала и все выложила шефу, — постаралась увести разговор Тамара Владиславовна. — Об их анонимках Воротников уже знал. Он сказал, что мне верит. То есть больше верит мне, чем тому, кто на меня лжет. Так что самое паршивое, наверное, позади.

Кузнецова могла бы понять это так: «Было время, когда ты мне была нужна позарез. Когда меня травили и я нигде не могла пристроиться, только ты была моей опорой. Сейчас у меня налаживается и я могу обойтись своими силами. Оставь меня в покое». Слышать такое обидно. Панкратовой кажется, что она нашла надежное убежище, и она забивается в свою норку, не желая ничего знать и помнить. Больше того, она действительно многое «забыла» — так, тоже спасаясь от перегрузки, сознание не помнит ночных кошмаров.

— Позади гораздо паршивее, чем ты думаешь, — криво усмехнулась Надежда. — Глебского убили.

Она боялась, что весть напугает Панкратову. Но та охнула без особого волнения:

— Когда?! Почему? Но это со мной не связано?

Глебский был для нее уже частью чего-то очень далекого и давнего. Того, что ей очень хотелось забыть.

— Вот тебе и «не могу»! — Надежда вздохнула. — Его еще в январе нашли. Я боялась тебе говорить. Думала, что запаникуешь.

Глебского опознали благодаря узнанному Кузнецовой номеру мобильного телефона. Выприцкий, движимый сыщицкой интуицией, использовал свои «агентурные» связи, и оставшиеся со времен работы в милиции, и приобретенные уже в страховой компании. Аппарат Глебского «запеленговали». Он оказался среди вещей неопознанного покойника.

Все выглядело как обычное дело «клофелинщиков». Зачуханная однокомнатная квартирка в районе «Сокола», снятая у бичующего пенсионера пожилой, приличного вида женщиной. Хозяин пришел, чтобы поклянчить у квартирантов на бутылку, и увидел Василия Константиновича в кресле с расстегнутыми штанами и измазанным губной помадой «местом». На столике рядом с трупом — объедки и бутылки с вином и водкой. В одной из них, початой — смертельная доза лекарства. Здесь же и распотрошенный чемоданчик, с которым покойный уехал. Никаких документов, помогающих установить личность. Когда Выприцкий помог, картина стала очевидной для милиции: Глебский подцепил красотку, решил приятно провести с ней несколько дней, прикрывшись от жены командировкой. Красотка, усыпив его бдительность, подсунула зелье. Вряд ли она и ее сообщники хотели убивать. Зачем? Им нужны были деньги, имевшиеся у жертвы. Но не рассчитали дозы. Все просто. Связи с взрывом машины Кузнецовой — никакой.